"И вот мои способности в магии духа, как сказал бы Димарох, достигли седых горных пиков".
- Ладно, - он одновременно оборвал свои мысли и начавшийся спор между друзьями. - Это неважно. Давайте подумаем, как мы можем использовать мои неожиданные таланты. Итриада, у тебя самый большой опыт. Что скажешь?
Девушка - он был готов поклясться! - покраснела и кашлянула.
- Их больше, а значит, наш единственный шанс убивать фарийцев по одному. То есть делать то, что ты делал сегодня. Но они быстро поймут, что мы начали действовать.
- И что тогда?
- Попробуют атаковать нас. Если не смогут, то удвоят бдительность, и ты уже не сможешь вселяться в их тела. А может, и даже не сможешь подобраться - скорее всего, они сделают засаду.
- И тогда?
- Тогда придется действовать вслепую.
Юноша с интересом слушал свою спутницу. Она говорила совершенно спокойно, понимая, что хочет сказать, и ему действительно было интересно.
- И что же я должен буду делать?
- Не ты. Мы.
- Мы?
- Да. Они будут ждать именно твоих магических атак, и проглядят самую обычную ловушку. И вот еще что, нам придется какое-то время вообще обходиться без отдыха, чтобы подготовится хорошо.
- Мы справимся, - с уверенностью в голосе проговорил Трегоран, хотя в глубине души он не ощущал ее, напротив - склизкие угри страха продолжали шебуршиться в его животе все сильнее, а какой-то голосок нашептывал: "ты проиграешь, сдайся, сдайся, сдайся".
***
И вот теперь настали по-настоящему тяжелые дни. Сон стал практически недоступной роскошью для Трегорана, который покидал свое тело, едва просыпался, и возвращался, когда чувствовал, что почти достиг предела, немного отдохнуть и вновь устремиться в мир духов. Двигались они и днем и ночью, останавливаясь лишь когда голоса призраков начинали донимать уж совершенно невозможно, и то лишь для того, чтобы Трегоран мог уничтожить незваных гостей и немножко поспать после этого.
Однако мучения Трегорана вознаградились сторицей - когда два фарица отделились от отряда, Трегоран вселился в одного из них, зарубил второго, и уже заученным жестом пронзил грудную клетку своей жертвы. Но уже на следующий день фарийские колдуны, как Итриада и предсказывала, устроили ему ловушку.
Все было как обычно - Трегоран летел в форме ласточки, огибая дорогу по кругу, и вот, когда он уже почти приблизился к отряду, на него с неба спикировали два призрачных коршуна.
- Ну здравствуй, - услышал он голос одного из нападавших. - А ты молодец, жаль, что такой талант пропадет впустую.
Юноша лишь чудом избежал острейших когтей. Он ускорился, заложив сумасшедший вираж, и зайдя своим противникам за спину, обернулся орлом, намереваясь принять бой. И снова юноша действовал столь стремительно, что страх пришел, когда все уже было кончено - он распорол крыло одному из коршунов до того, как сердце сковало льдом.
Враг закричал и камнем рухнул на землю, превратившись в человека. Его призрачная левая рука кровоточила и он грубо ругался, однако это не помешало раненому, не отвлекаясь от брани, швырнуть в Трегорана мощное заклинание, невиданное ранее юношей - поток слепящего света устремился в его сторону, замедляя и парализуя волю.
К счастью, тело, как уже бывало не раз, отреагировало само. Контрзаклинание сформировалось в голове без особого участия рассудка, и на пути света встала стена из черного льда. Юноша даже и не подозревал, что может так сделать, но времени удивляться у не было - он не испытывал ни ни малейших иллюзий насчет результатов сражения с двумя опытнейшими чародеями, к которым в любой момент могли присоединиться товарищи, а потому, собрав всю волю в кулак, устремился прочь. Он был уверен, что фарийцы не станут его преследовать, и не ошибся. Однако легче от этого не становилось, Трегоран понимал, что больше не посмеет приблизиться к преследователям, а если будет наблюдать за ними, то издалека.
С этого дня он перестал далеко отходить от стоянок, и выходил из тела лишь для того, чтобы нашинковать очередную толпу Безликих, которых с каждым пройденным шагом становилось все больше и больше. Трегоран начал даже сомневаться, что сможет постоянно пробиваться через эти плотные ряды шевелящейся черной массы, при взгляде на которые сразу же вспоминались невероятные толпы теней, преградившие им путь на юг.
Все свободное время он тратил на установку разнообразных магических ловушек. Занятие это настолько влекло юношу, что тот стал изобретать новые заклинания, комбинировать уже имеющиеся, прятать одно в другом, и все для того, чтобы причинить как можно больше вреда проклятым преследователям. Трегоран не знал, получили ли те хоть один из его подарков, молодому волшебнику нравилась сама мысль о том, что фарийцы вынуждены тратить время на преодоление его преград, получают раны, а может и гибнут.
Наверное, лишь эта уверенность позволяла юноше высохшему точно скелет, держаться на ногах. Постоянная волшба выпила из него все соки, однако Пламя духа горело в груди молодого чародея как никогда ярко, и он ощущал это.
"Не понимаю, что со мной происходит", - думал он на третий вечер после боя с магами, когда троица друзей оставила очередной лагерь и двинулась в путь. - "Я уже давно должен был свалиться от истощения, перегореть, а продолжаю идти и сражаться".
И не он один действовал на грани своих возможностей - Итриада буквально из ничего умудрилась соорудить несколько ловушек, которые разместила с поразительной изощренностью. Опять же, Трегоран сомневался, что враги все-таки попадутся в них, надежда утешала и дарила силы для того, чтобы двигаться вперед.
А еще он продолжил видеть сны. Каждый раз - кошмар, заставлявший вскакивать с криком, каждый раз - новое мучение. Лишь однажды Трегорану приснился осмысленный сон, продолжение того, первого видения.
Очередной монстр догонял молодого человека в незнакомом городе, поймав того на огромной площади, заканчивающейся высокой стеной, отправил чародея в пасть, и тот опять очутился в странном дворце, куда его забросило и в прошлый раз.
На сей раз он оказался в обширном рабочем кабинете, который был богато обставлен и заполнен всевозможными книгами и свитками. И снова тут были "старые знакомые" Трегорана - правитель и его старый советник. Правитель немного постарел и в целом выглядел не слишком бодрым - щеки ввалились, на лбу залегла глубокая складка, в глазах плескались боль вперемешку с отчаянием.
- Как думаешь, за что боги наказывают нас? - спросил он у советника.
- Кто знает волю небожителей, о великий?
- Ты прав, никто, - правитель вздохнул. - Значит, Раалиш пал?
- Да, о великий.
Правитель наклонился к столу, на котором была разложена большая карта и, взяв небольшой опал, положил его, отметив что-то.
