— Сударь, со мною изволил связаться ваш отважный друг, желающий вас вернуть, и попросил вашей аудиенции. Я спросил мнение моей дамы сердца, поскольку вы ныне её собственность, но она была столь добра, что не отказала ему в разговоре с вами, посему прошу вас пройти со мной сию минуту.
Сильвенио подорвался с места, как ужаленный, и кинулся вперёд Трокса очертя голову в рубку. Мирта уже была там, рассказывающая кому-то по видеосвязи о чём-то бессвязном и бессмысленном, а её собеседник хранил вежливое молчание. Завидев знакомый белый силуэт на экране, эрландеранец с трудом подавил счастливый крик, дожидаясь, пока Мирта привычно бросится в объятия подошедшего Трокса, освобождая Сильвенио место рядом с мониторами.
— Мартин! Как ты узнал, где я? Как ты нашёл этот номер? Где ты сейчас? Что ты намерен делать? Ты же не натворишь что-нибудь неразумное? Я так переживал за тебя, Мартин! Я боялся, что ты… ты..!
— Сильвенио, — перебил миротворец его поток слов с лёгкой улыбкой. — Всё хорошо, не бойся. Я опросил с два десятка человек, которые были на рынке в тот момент, когда ты пропал, и по их описанию рискнул предположить, что это небезызвестные члены Альянса пиратов. Во всяком случае, больше всего люди, которые тебя увели, походили именно на них. Потом я навёл справки — и выяснил, что это действительно были они. Дальше мне нужно было лишь выяснить текущие координаты главного судна и подойти на хотя бы минимально близкое расстояние.
— Что? Так ты сейчас рядом?
Он думал, что обрадуется этому, но ему стало только невыносимо тревожно. Никакой радости эта новость ему не принесла.
— Сильвенио, — лицо Мартина посерьёзнело, серые глаза наполнились той тяжёлой смесью грусти и решимости, которая в миротворце почему-то пугало. — Я прилетел за тобой, как и обещал. Я собрал своих братьев и сестёр по духу, я выкупил на наши общие сбережения настоящий военный корабль, я договорился с Тихим Львом, что он подождёт, пока я подлечу ближе, чтобы бой получился по-настоящему честным. Один мой корабль и один — его. Так что… я спасу тебя, чего бы это ни стоило.
И Сильвенио ощутил отвратительное чувство дежавю, когда чётко и ясно сказал:
— Нет.
Мартин улыбнулся ему так, словно он был заранее готов к такому повороту разговора и уже всё для себя решил. Но Сильвенио тоже сдаваться не собирался. Он поджал губы и постарался не выглядеть совершенно обречённым, каковым себя чувствовал:
— Нет, Мартин. Я уже говорил тебе это и скажу ещё раз: ты не должен изменять своим принципам ради меня. Мартин, ты… ты не должен ради меня менять свою натуру. А ты по натуре — не воин, это я тоже уже говорил. Если ты начнёшь сражаться, забыв все свои прежние идеалы, если изменишь собственному убеждению, что любой конфликт можно решить миром… то я никогда себе этого не прощу. Понимаешь? — его глаза, против воли, были абсолютно несчастными, но он ничего не мог с этим поделать. — Именно поэтому ты и нравишься мне так сильно. Твоё спокойствие, твоё миролюбие… это делает тебя особенным. Мартин!.. Я не хочу всю оставшуюся жизнь знать, что стал причиной того, что ты обратился к насилию!
Мартин поражённо молчал. Сильвенио опустил голову, не желая смотреть ему в глаза — слишком хорошо он знал, что в них увидит: не презрение, не досаду, не обиду даже, а только всепоглощающую, всепрощающую любовь, способную покориться любой его воле. Любовь, которую он не заслуживал; любовь, которой он не понимал и боялся. Любовь, на которую он, в общем-то, даже не мог искренне ответить. Почему это вообще случилось с ним? Видит Бог, он никогда не хотел губить чью-то жизнь подобным образом. Он никому не хотел причинять боли. Он не хотел чужих страданий. Он не хотел, чтобы кто-то вот так отдавал ему всего себя, ничего не требуя взамен. Он не хотел, чтобы кто-то ради него одного был готов на такие страшные жертвы — полностью изменить себя, рисковать своей жизнью и своей душой, толкать на этот путь других невинных людей…
— Но я обещал, что спасу тебя… я не могу сидеть сложа руки, Сильвенио! Я так устал от бездействия, я устал терять тебя, устал извечно оставлять тебя страдать одного!
— Я знаю, — он вновь устало поднял на него взгляд. — Знаю и всё равно прошу тебя об этом. Но вот что… я выберусь. Я придумаю что-нибудь сам, хорошо? Тебе только нужно немного подождать. Я могу это сделать, я могу найти выход из этой ситуации. Ты ведь в меня веришь, правда?
Мартин кивнул: конечно, он в него верил. От этой слепой веры Сильвенио стало совсем паршиво, однако он не подал виду, чтобы не разрушить свои же доводы.
— Вот… поэтому ты должен дать мне время. Обещаю, я вернусь к тебе…
Это было более чем опрометчиво — давать такое обещание, но что ещё оставалось делать? Если бы он не утешил миротворца, то тот стал бы слушать никаких его доводов и всё равно сделал бы, то задумал, а Сильвенио хотел остановить это любой ценой. Что касается времени… он и сейчас мог бы — он быстро оглянулся на продолжавшую обниматься парочку пиратов — справиться с ними даже сейчас. Возможно, это и был наилучший момент — пока корабль Мартина настолько близко, что есть возможность телепортироваться прямо к нему. В конце концов, он провернул этот трюк с Близнецами, которые сами являлись мощными телепатами, так что с Троксом и Миртой, наверное, это будет даже легче. Нужно было всего лишь усыпить их прямо сейчас, он знал, что мог это сделать, он знал, что был на это способен; к тому же, это ведь даже не причинило бы им вреда, да и кому повредят несколько лишних часов здорового сна?..
Сильвенио так ужаснулся своим собственным же мыслям, что едва не пропустил ответ Мартина:
— Хорошо… Хорошо, я принимаю твоё решение, хоть это и ранит моё сердце. Дай мне, пожалуйста, поговорить с Тихим Львом. Я попробую повторить переговоры…
— Да, но прежде… — он выдавил из себя слабую, натянутую улыбку. — Я хочу сказать спасибо за всё, что ты для меня сделал, Мартин. Мне — мне было хорошо с тобой. И… некрасиво было бы не попрощаться, верно?
Мартин встревоженно нахмурился, и Сильвенио обругал себя за невольную слабость.
— Но ведь мы ещё увидимся? Ты обещал мне…
— Да, увидимся. Я выполню своё обещание. Но попрощаться всё равно надо. Так… на всякий случай.
— Сильвенио…
— То есть, временно попрощаться, я имею в виду. Как… положено по нормам этикета. До свидания, Мартин.
Как бы он сейчас хотел его коснуться! Взять за руку, как раньше, тронуть шелковистые длинные волосы цвета свежевыпавшего снега, вдохнуть его запах! Услышать его настоящий голос, без малейших искажений, возникающих из-за видеосвязи. Но — нет. Кажется, там, на рынке Эль-Вирата, он имел возможность наслаждаться этим действительно в последний раз. Поэтому он не стал запоминать сердцем ответную печальную улыбку — только головой, поместив между других ненужных сухих фактов. Сердцем же он помнил улыбку его другую, которая грела его все эти дни неожиданной свободы, так бесславно закончившейся.
— До свидания, Сильвенио.
Он отошёл от экрана, не желая затягивать прощание дольше необходимого, и деликатно тронул Трокса за локоть, чтобы привлечь его внимание. Тот нехотя оторвался от очередного долгого поцелуя:
— Да, я вас слушаю внимательнейшим образом, юноша. Позвольте поинтересоваться, чем закончилась беседа ваша с другом? Быть может, он изволил поставить новые условия для нашей будущей дуэли?
Каким образом этот человек умудрился пропустить всё мимо ушей? Он же стоял прямо здесь, совсем рядом, и слышал весь их разговор, так почему… а, ну да.
— Нет, он… я уговорил его отказаться от сражения с вами. И сейчас он хочет лишь ещё раз поговорить с вами.
Трокс, кинув, прошёл к экрану, Мирта потянулась за ним, как приклеенная. Сильвенио же предпочёл выйти из рубки и удалиться в коридор, итак зная, чем всё закончится.
Что его интересовало — так почему его собственная природа вдруг позволила ему солгать. Единственный раз в жизни он намеренно говорил неправду, хотя до этого пытался много раз, когда это нужно было для самозащиты — однако раньше никогда не получалось. Правда вылетала из него сама собой, не спрашивая его мнения и желания, как не спрашивало это большинство тех, кто окружал его; всё, чем он раньше мог бороться против правды — это молчать, но молчание не срабатывало в ответ на прямой вопрос. Так почему же вышло так сейчас? Было ли это потому, что он лгал не ради себя, а ради другого человека, или же потому, что технически это была не совсем ложь — в любом случае, Сильвенио был благодарен мирозданию за такую неожиданную поблажку. Правда, он лично предпочитал всё же опираться в своих размышлениях по этому поводу как раз на второй вариант: ведь он не сказал, когда выберется, какой выход из ситуации найдёт, как они увидятся. Может быть, он имел ввиду, что это состоится уже после его смерти. Он не сказал ничего конкретного; получается, и правду он исказил незначительно.
