Ее сады… Возможно, она никогда больше их не увидит! И впервые за все это время тоненькая струйка страха просочилась в ее мысли. Она гневно перекрыла эту жалкую струйку и, наклонившись вперед, попыталась определить, высоко ли придется прыгать. Высоковато, пожалуй. Повыше, чем с тех деревьев, которые были ей так хорошо знакомы. Но, в общем, возможно. И она прыгнет! И он, прежде чем умрет, непременно увидит ее лицо! Пусть умирает, зная, что это она убила его! Иначе нечего было все это и затевать!
Неожиданный шум удивил ее. Забившись в угол и затаив дыхание, она увидела, как шестеро лучников проскользнули в незапертую дверь галереи и разместились вдоль перил. Галерея была достаточно широкой и глубокой, так что Шарру лучники не заметили, хотя один из них устроился совсем рядом с нею. Она совсем скрючилась в своем уголке, затаилась и, никем не замеченная, узнала много интересного: например, что это не просто коронация, а спор из-за престола, и что кое-кто еще в этом зале будет претендовать на жизнь того, кого она считала своей собственностью.
У нее даже хватило времени, чтобы подумать, каковы свойства натуры этого старшего принца, этого Айлерона, который послал сюда вооруженных людей, приказав им по первому же знаку убить его единственного брата. И она вспомнила Марлина, своего покойного брата, которого очень любила, но тут же запретила себе думать об этом: подобные мысли слишком размягчали душу, а ей требовалась исключительная твердость, чтобы совершить задуманное. К тому же теперь явно возникли некоторые трудности. Впрочем, до сих пор все получалось слишком легко, и нечего было рассчитывать, что так будет и дальше.
Она не успела как следует обдумать свои дальнейшие действия: на галерею ворвались вооруженные мечами и кинжалами воины, человек десять, которые быстро и хладнокровно разоружили лучников, а потом обнаружили и ее.
У нее, правда, хватило сообразительности все время держать голову опущенной. Всех их согнали в угол, где они и оставались, совершенно невидимые снизу, — галерея специально была устроена так, чтобы видны были лишь прикрепленные к ее перилам факелы и музыка, доносившаяся сверху, казалась совершенно бесплотной, как бы порожденной светом этих факелов. Вот что спасло ее от того, чтобы быть узнанной, когда самые знатные люди Бреннина, и принц Дьярмуд в их числе, заполнили зал.
Все собравшиеся на галерее внимательно наблюдали за тем, как гости, с высоты казавшиеся однообразно приземистыми, постепенно скапливались в дальнем конце зала, где стоял резной деревянный трон. Шарра знала, что этот трон сделан из дуба, как и корона Бреннина, лежавшая рядом на столике.
А потом к трону подошел Дьярмуд; теперь он был наконец виден ей хорошо, и она еще более утвердилась в своей мысли, что он непременно должен умереть, потому что она просто дышать не могла, стоило ей на него посмотреть. Золотистые волосы Дьярмуда так и светились на фоне черных траурных одежд. На рукаве у него была красная повязка, как и у тех десяти воинов — она совершенно неожиданно осознала это, — что разоружили лучников и стерегли их сейчас. И она вновь невольно восхитилась его ловкостью и умением предугадать намерения противника. Нет, конечно же, жить ему позволить никак нельзя! Так что пусть умрет!
Она прислушалась: говорил широкоплечий человек с печатью на шее, должно быть, королевский канцлер. Затем его кто-то прервал, затем снова прервал — с еще большей настойчивостью. Сперва ей не было видно, кто это, да и слышно было не очень хорошо, а потом она догадалась, что темнобородый человек, решительно взбежавший на возвышение, где стоял трон, и есть Айлерон, и это он возражал канцлеру. Но этот ссыльный принц был совсем непохож на Дьярмуда.
— Клянусь всеми Богами, Кевин, он мне за это кровью заплатит! — злобно прошипел один из тех, что сейчас стерегли ее и лучников на галерее.
— Успокойся, — ответил ему светловолосый мужчина по имени Кевин. — Лучше еще послушай.
И все они стали слушать, что говорит этот темноволосый принц. И Дьярмуд перестал наконец мерить шагами зал, подошел к трону и с лениво-беспечным видом встал рядом с братом.
— Этот трон мой! — заявил Айлерон. — И ради него я убью любого или же сам умру, но стану королем до того, как мы покинем этот зал. — Даже здесь, на галерее, все примолкли, зачарованные страстностью этих слов. В зале стояла мертвая тишина.
Внезапно тишину прервали ленивые аплодисменты Дьярмуда.
— Господи! — услышала Шарра шепот того молодого человека, которого звали Кевином, и подумала: «Ну и чему ты удивляешься? Я, например, так и знала!»
Теперь Дьярмуд говорил совсем тихо, она почти не слышала его, и это сводило ее с ума, но тут до нее донеслись слова Айлерона:
— Стоит мне поднять руку, и шестеро лучников, что находятся сейчас на галерее, выстрелят прямо в тебя.
Шарра похолодела. Время, казалось, невероятным образом замедлило свой бег. Пора, пора — она отлично это понимала. Они что-то еще говорили там, внизу, хотя и очень тихо, а потом послышалось звонкое: «Колл!», и тот великан, что командовал воинами на галерее, подошел к перилам, чтобы все его видели, и сказал именно то, чего она так боялась: «Здесь действительно было семь человек».
Все, казалось, происходит в каком-то странном замедленном темпе; и у нее было с избытком времени, чтобы подумать и понять, что сейчас случится, — во всяком случае, она поняла это задолго до того, как Айлерон сказал: «Я посылал шестерых. Кто же седьмой?» И сразу после этих слов она прыгнула вниз, внезапностью своего прыжка застав всех врасплох. Кинжал она успела выхватить еще на лету — а летела она почему-то очень медленно, и голова у нее была на удивление ясной, — и, спокойно приземлившись, она предстала перед своим возлюбленным, желая дать ему возможность узнать ее. О, как ей хотелось, чтобы он узнал ее, прежде чем она будет убита!
Но он узнал ее сразу, мгновенно, еще до того, как она опустилась на пол, и смотрел на нее широко раскрытыми глазами и, будь он проклят, ничуть не был испуган или смущен! И тогда она метнула кинжал. Чтобы успеть сделать это, пока он не улыбнулся.
Она метила ему прямо в сердце — кинжалом она владела отлично! — но тут что-то тяжелое вдруг ударило ее в спину.
Она пошатнулась, но не упала. Не упал и он, хотя ее кинжал по самую рукоять вонзился ему в левое плечо, чуть выше красной повязки на рукаве. А потом она услышала его потрясенный шепот — казалось, сама его душа тихо молила об ответе, скрываясь под броней повелительного тона и внешнего блеска, — и вряд ли кто-то еще, кроме нее, расслышал слова Дьярмуда: «Как, вы оба?»
И в этот миг она увидела его истинную, ничем не защищенную душу.
