— Хороший мир — зелёный мир, — сказал он.
— Для хорошего зелёного мира нужно тепло и солнце, а не какая-то лампа, — проворчал дивоярец, устав от загадок этого сфинкса.
— Дожми до упора, — ответил терпеливый слуга и снова показал когтем на рукоять.
Одним движением Лён утопил стержень в подлокотнике, и тотчас холодный, мертвенный свет за окном преобразился в яркий, тёплый свет солнца! А затем снаружи всё заволокло паром.
— Иди спать, магистр, — позвал его грифон, — Пусть мир пока оттаивает, всё равно до завтра ничего не видно будет.
Усталый Лён потащился следом за четвероногим слугой и тот привёл хозяина в большую спальню, а в ней стоял уже накрытый стол с горячей едой.
— Откуда это? — изумился дивоярец, который помнил, что немного ранее дворец был удручающе пуст.
— Я слуга, я делаю удобно, — туманно объяснил грифон.
Была, кажется, ночь. И наступил далее день — всё, как положено нормальному, живому миру. И вот Лён, прекрасно отдохнув, выкупался в чудесном бассейне, позавтракал замечательными блюдами, непонятно откуда взявшимися. Но тот, кто угощался от волшебной скатерти, уже не удивляется таким чудесам. Многие дивоярцы умеют из ничего делать что-то, а здесь этим занимается грифон — только и всего.
— Что получилось? — спросил он, глядя из окна на серые, безжизненные скалы Кентувиора, уходящие к горизонту. Зато сверху ярко светило солнце и бодро голубело небо, И самые настоящие кучевые облака.
— Пошла трава, — сообщил слуга.
Экраны-окна послушно показали дальнюю картину: на холмах и равнинах действительно пробилась первая весенняя зелень. Теперь можно было выйти на балкон без защитной магической оболочки. На воле было прекрасно. Ночью Лён слышал вой бури, напрасно бьющейся в плотно прикрытые окна, а теперь дул холодный, но свежий ветер и приносил издалека живые запахи проснувшейся земли.
Не надо было совершать облёт, чтобы понять, что природа некогда погибшего мира снова ожила. Инея нигде не было, только северные горы, где стоял дворец Эйчварианы, по-прежнему хранили меж своих вершин снега. Море ещё не растаяло, но по руслам рек уже проложила дорогу влага.
Он не утерпел и, сопровождаемый своим верным спутником, направился осмотреть новорождённую природу. Пусть это не был настоящий мир, а огромное пространство с искусственно поддерживаемой средой, но Лёна он радовал. Вот это было то укромное место, где он сможет спрятать собранные эльфийские кристаллы. Здесь их место, потому что отсюда они и разлетелись по множеству миров, сея смерть и разрушения. Сюда никто не сможет войти без его разрешения, потому что только он умеет управлять башней-кораблём. Но всякий раз пользоваться этой громоздкой штукой?
— Как же это происходит? — не понимал дивоярец, разглядывая на экранах панорамы оживающего мира, — Ведь Живого Кристалла, который поддерживал здесь жизнь, нет! Солнце, звёзды — всё погасло, когда Гедрикс разбил зелёный шар!
— Солнце и звёзды включаются, — прилежно ответил грифон на вопрос, заданный чисто риторически. — Тепло включается, и холод. Растения включаются, и звери. И птицы. Весна включается, и лето. Осень включается, и зима.
— А Рауфнерен включается? — шутливо спросил дивоярец, уверенный, что просто плохо понимает немногословного грифона.
— Включается, — уверенно ответил тот.
— А люди включаются? — уже без шутки спросил Лён, которого вдруг осенила надежда — та, которую питал Гедрикс, который думал, что стоит снова собрать Живой Кристалл, как вернётся в полноте весь мир, в котором был Аларих, король Килмар, Стауххонкер, принцесса Гранитэль.
— Нет, не включаются, — монотонным голосом разбил слуга сумасшедшую надежду дивоярца.
— Как я могу снова попасть наружу? — спросил ближе к вечеру уставший от впечатлений магистр.
— Для Говорящего-Со-Стихиями везде выход, — последовал загадочный ответ.
Выход действительно был прост, гораздо проще, чем вход. Когда грифон отнёс своего хозяина к восточным горам, где возвышалась отвесная стена высотой в несколько километров, Лён понял, что за этим барьером больше ничего нет, и солнце, которое каждое утро вставало из-за этих непроходимых гор, всего лишь имитация светила. Но оно так исправно работало — как настоящее.
Как глубоко под поверхностью Селембрис скрыто это убежище? Или это снова шутки с пространством, которые так любят эльфы?
Отбросив все мешающие сомнения, он встал перед этой сплошной стеной и приложил к ней ладони. Отчего-то он ничуть не сомневался, что увидит очередное чудо — ведь всё здесь повиновалось ему, как будто было сделано специально для Лёна. Пока он не знает разгадки этой тайны, но теперь он знает тайну Белого Принца, и открылась невероятная правда мира Гедрикса.
Под ладонями защекотало. Камень проснулся, ещё дыша многовековым холодом, и сказал: слушаю, хозяин.
— Открой мне проход наружу, — велел ему хозяин, — и будь готов впустить меня обратно, когда я захочу.
— Да, Румистэль, — ответила гора.
В сплошной стене разошлась малая трещина и начала стремительно расширяться. Глубокий и широкий тоннель пролёг в толще горы, и дивоярец пошёл по нему. Свет за спиной ещё не пропал из виду, когда впереди забрезжил другой свет.
Он вышел из горы и ступил на сочный травяной ковёр. Тут была весна и изо всех сил тянула из земли соки разная зелень: нежно цвела верба, серебрился тополь, сладко пахли берёзовые почки. И небо — голубое-голубое, как то, которое в подземном мире. И солнце — самое настоящее, но кто бы отличил, где поработала природа, а где эльфы. Великий народ, который научился делать живое из всего.
Он обернулся и увидел, что проход, через который он вышел на Селембрис, находится в боку обыкновенного холма. Не слишком высокого, лысого с макушки.
— Закройся, — кратко велел Лён проходу, и тот послушно затянулся. Затем дивоярец одним скачком оказался на вершине ровной горки.
Он так и думал! То-то ему показалась знакомой местность! Этот холм стоит на краю королевства Сильвандир, а дальше по этой дороге доедешь до Ворнсейнора.
Королевский дворец являл собой картину разорения, как будто враги пришли злые, поубивали хозяев и теперь тащат добро. Весь двор был завален мусором вперемешку со всяким добром. Тут осколки дорогой посуды, и рваных тряпок, и тут же какие-то мужички торопливо сворачивают парчовые шторы, постельное белье с вензелями королевского дома, тащат мебель, дерутся, орут, матерятся. Во дворце распахнуты окна, словно тюки с награбленным вываливали прямо из окон — на клумбы.
