В глазах прояснилось, колдун по-прежнему на том же месте, смотрит на меня с холодным любопытством.
– А ты крепче, чем я думал, – сказал он одобрительно. – Даже не знаю, распылить… или взять в слуги?
– Кто идет за шерстью, – ответил я, – возвращается стриженым.
Он переспросил в недоумении:
– Как-как?
– Я бы разъяснил, – сказал я, – но не при даме.
Он хмыкнул, в черных блестящих глазах одобрение такой браваде, ведь и дама в его руках, и все мы.
– Посмотрим, – задумчиво проговорил он, – насколько ты крепок.
По его хлопку в ладоши прямо в стене возникла высокая дверь. Створки распахнулись, словно их отстрелили в ракетной шахте, в зал вошел, тяжело громыхая железом, рослый рыцарь. В прекрасных доспехах, королю впору, с обнаженным мечом в длинной руке и щитом на локте другой. Он сделал несколько шагов, двигается быстро, и только сейчас я начал понимать, что этот гигант выше меня почти на голову, шире и массивнее почти вдвое, а доспехи на нем наверняка в два пальца толщиной.
– Я здесь, Хозяин! – громыхнул он железом и голосом.
Колдун повел в его сторону рукой.
– Людвиг фон Лихтенберг, барон Прованса, граф Корнуэла и герцог Лифтлонгии. Служит мне вот уже сорок лет. Без всякой платы, только из убеждений. А наградой ему всего лишь вечная молодость и крепнущая мощь рук. Сумеешь одолеть, займешь его место. Граф, если не хотите, чтобы этот человек взял то, чем вы владеете…
Гигант люто всхрапнул и двинулся на меня, поднимая меч. И с каждым шагом он как будто вырастал, а шаги становились все тяжелее.
Я судорожно вдохнул и не смог выдохнуть из охваченной спазмом груди. Голова рыцаря сидит на широченных, как обеденный стол на шесть персон, плечах, железный шлем похож на походный котел запорожского куреня, а руки толще, чем мои ноги. Не думаю, что под стальными пластинами тощие бицепсы, двигается рыцарь легко, а это значит, что его мышцы под железом вздуваются чудовищными буграми, переливаются в ожидании схватки.
Панцирь подогнан изумительно, я думаю, если его хозяин вздумает перейти реку по дну, белье под доспехами останется сухим. Тем более лезвию моего меча не отыскать щель, а рубить по стыкам, в надежде найти слабое место, мне вряд ли дадут.
Он надвигался легко и быстро, я невольно отступил на пару шагов, еще не сообразив, как драться. На случай, если соврал, я размахнулся и запустил в него молотом. Тот с такой стремительностью исчез из моей ладони, что я только успел увидеть размытую поблескивающую полосу, которая с жутким звоном оборвалась у груди железного гиганта.
Обратно молот летел вяло, сделал всего лишь пару оборотов в воздухе и шмякнул рукоятью в раскрытую ладонь. Я повесил его на пояс, подхватил щит и приготовился к схватке.
Лихтенберг вытащил меч из ножен, это же целый рельс, остро заточенный с одной стороны, легко взмахнул крест-накрест, явно красуясь, все это на ходу, щит висит на сгибе левой руки свободно, но чувствуется, что вскинет его с великой легкостью.
Я вдохнул всей грудью, дожидаться нет смысла, сам быстро шагнул навстречу. Лицо рыцаря скрыто опущенным забралом, но мне почудилось, что рассматривает меня с пренебрежительным интересом. Похоже, не так часто ему удается скрестить оружие с противником, если в самом деле находится здесь безвыездно, так что можно надеяться, что бой не закончится в первую же минуту. Ему захочется размяться, проверить свои приемы, а мне это может спасти шкуру.
– Приветствую, сэр Лихтенберг, – сказал я.
Он едва-едва наклонил голову, за решеткой забрала что-то прогудело, словно коротко ревнул медведь. Я отсалютовал, сказал громко:
– Вы очень любезны. Надеюсь, ваше владение мечом на том же уровне.
Я сделал быстрый шаг, выпад и ударил мечом. Рыцарь подставил щит, мне почудилось, будто я нанес удар по наковальне. Щит даже не дрогнул, я нанес второй удар, третий, рыцарь подставлял щит, за решеткой забрала поблескивали зрачки, меч в исполинской ладони не двигался, а я пошел по кругу, нанося удар за ударом: несильные, пробные, надо следить и за его мечом, одного взмаха хватит, чтобы расколоть меня в моих доспехах, как жука в хитиновом панцире.
Наконец рыцарь поднял меч, я отпрыгнул, но удара не последовало, он просто ткнул в мою сторону, я успел ударить сбоку, лезвие скользнуло справа по моему боку, а я постарался шарахнуть его по голове. Мой удар, естественно, не достиг цели, хотя чуть-чуть шлем и задел, мы тут же обменялись легкими ударами, железо постоянно звенело, в один из замахов я увидел бледное лицо Альдера, он сражался с двумя монстрообразными слугами с окованными железом палицами в руках, Ревелю достался еще один, а сверху донесся отчаянный крик Женевьевы.
Она, привязанная к железной раме, медленно опускалась в лиловый водоворот в центре зала. Решетка вздрагивала, я избежал удара Лихтенберга, опрометью бросился к колодезному вороту, одним ударом со спины раскроил череп ухватившемуся за штурвал огромному толстому жрецу и сам торопливо начал крутить в обратную сторону.
За спиной услышал предостерегающий вскрик, повернулся и одновременно отпрыгнул. Острие меча с жутким лязгом высекло искры о железные спицы.
Я инстинктивно ухватил гада за руку, вывернул, меч выпал, а я ударом с другой руки снес голову нерасторопному.
Лихтенберг тяжело шагнул в мою сторону, но я бегом ринулся к нему, крича на ходу:
– Мои извинения, барон!.. Но вы же понимаете, наш долг бросаться на помощь даме…
Он хрюкнул и остановился, ожидая. Я подбежал сам и замахнулся мечом, лучше драться здесь, а там пусть по возможности Альдер с Ревелем. Лихтенберг подставил щит, сам взмахнул мечом, я понял, что играет со мной, как тюлень с рыбой, это я вижу, может быть, видит даже Альдер, это Женевьеве кажется, что рубимся на равных, ведь мечи взлетают, сталкиваются в воздухе, наносят удары по щитам, по доспехам. Если бы он в полную силу ударил в щит, от него остались бы щепки, но я успевал принимать удар и сразу же чуть отдергивать щит, чтобы пустить удар по скользящей, к тому же противник может потерять равновесие и слегка провалиться за своим мечом…
Увы, он намного опытнее, ни разу не потерял равновесия, ни разу не ушел за своим мечом, двигается достаточно легко, но, судя по всему, быстрее двигаться уже не может, я прыгаю вокруг него, как бандерлог, уже целую вечность, проверил, я чуточку превосхожу в скорости, мои синапсы короче, а нервная система намного разветвленнее.
В какой-то мере громадный рост барона, массивное телосложение и прекрасные доспехи работают на меня, тормозя его движения, но, увы, не настолько, чтобы я отыскал уязвимое место и воткнул в него меч по самую рукоять. К тому, если я прощелкаю хлебалом хоть на секунду, он одним ударом разрубит меня, как я уже сказал, словно майского жука в его прочных хитиновых доспехах.
