На собранные средства нанят был корабль, который без лишних приключений доставил фольдов к их родной планете. Расставание «удивительных дикарей» с Матвеем Свинчаткиным было самое трогательное.
Вместо Витольда мне пришлось нанять другого управляющего, неглупого и честного малого. Как и советовал Витольд, я обрел его на факультете экономики университета. Его работой в имении я был доволен, хотя, забегая вперед, скажу, что дружески мы так и не сошлись. Впрочем, этого и не требовалось.
Я никогда не объяснил моему новому управляющему, кто был тот гость, который посетил меня однажды фиолетовыми февральскими сумерками, возникнув в «Осинках» как будто из ниоткуда. Он появился у меня на крыльце и постучал костяшками пальцев в дверь. Странно, но я стоял как раз за этой дверью — хотел выйти подышать воздухом перед вечерним чаепитием, к которому пристрастился в последние дни.
Я отворил и увидел Харитина.
После долгой разлуки он показался мне еще более маленьким и хрупким. Его задранное плечо мелко подергивалось. Он поднял голову с усилием, как будто это простое движение причиняло ему мучение.
— Я могу войти? — спросил он.
Я отступил, пропуская его в дом.
Он перескочил порог, огляделся и быстро направился в «малую гостиную» — комнату, где они с Софьей сидели, навещая меня в первый раз. Там он запрыгнул на софу и улегся, раскинув руки. Я молча уставился на него.
Он нехотя сел.
— Лежать неприлично? — спросил он тихим голосом.
— В принципе, да, — ответил я.
Харитин смерил меня медленным взглядом.
— Вы теперь другой, — заметил он. — Настоящий хозяин. А вам известно, что нельзя приглашать к себе в дом нечистую силу? Это старинное правило.
Я поморщился.
— Оставьте эти суеверия, Харитин. Хотите чего-нибудь съесть или выпить?
Он едва заметно улыбнулся.
— Я не нуждаюсь в обычной еде и питье, — сказал он. В его глазах мелькнули искры. Он как будто забавлялся. — Ну так что насчет нечистой силы?
— А вы разве нечистая сила? — прямо спросил я.
— А вы как считаете?
— Понятия не имею, — признался я. — Впрочем, я этим никогда не интересовался.
— Софья… — помолчав, заговорил Харитин. — Софья — она умерла?
— Да. Вы разве не знали? — удивился я.
Он покачал головой.
— Раньше, когда я еще любил ее, я знал о ней все. Я знал, когда у нее дурные мысли и когда — добрые, я чувствовал любую ее боль, даже если она просто порезалась травинкой, я угадывал ее желания… Это не пустые слова, Трофим Васильевич.
— Вы не умеете, — сказал я.
Он вскинулся:
— Что?
— Не умеете говорить пустые слова, — объяснил я. — Не приспособлены к этому. Это умеют только люди, да и то не все.
Он задумался, потом покачал головой.
— Никогда не думал о себе таким образом.
— Вы же не человек, — полуутвердительно-полувопросительно проговорил я.
— Не человек, — подтвердил он. — Это так. Когда человек перестает любить, он просто… — Харитин сжал кулаки, потом разжал их, растопырил пальцы. — Отпускает. Как Вельяминов. Но Софья… Я перестал любить ее, и она умерла. Состарилась и…
Он взглянул на меня снизу вверх (я продолжал стоять перед софой, на которой он сидел; теперь меня это совершенно не смущало). Я поразился муке, которая была в его взгляде.
— Я не знаю, как вы назвали бы меня на своем языке, Трофим Васильевич. Нечистая сила? — Он некрасиво задвигал плечами, словно в бок ему впивалась булавка, от которой он не мог освободиться. — Я не… то, что вы имеете в виду. Я отравил здесь многое… многих людей. Они все понимали, что я такое, не обольщайтесь на их счет… Но я хочу вас.
— Что? — едва не вскрикнул я.
— Послушайте меня, — заговорил он быстро, жарко, — послушайте. Это мы с Соней решили, еще давно, еще только когда вы приехали. Она ведь все вам рассказала? У меня особая связь с теми, кто меня спас. Софья спасла меня. Вы меня спасли. Я — ваш. На двадцать, на тридцать лет. Любое ваше желание. Вы никогда не будете болеть. Вы будете молоды.
— Да я, может быть, хочу жениться! — брякнул я, чувствуя себя глупо. Теперь я уселся на стул, положил ногу на ногу. — О чем вообще тут говорить? Как же я женюсь, если… вы…
— Я… стану женщиной, — прошептал Харитин, водя глазами из стороны в сторону. — Я это могу.
— Что можете? — переспросил я.
— Стать женщиной. У меня… вообще нет того, что вы называете полом. То есть — любой пол, по желанию.
Я вспомнил свое первоначальное подозрение — что Харитин на самом деле андрогин… И в тот же миг увидел в нем женщину, юную, странно-притягательную. Такими хрупкими и прекрасными бывают иногда горбуньи — преимущественно в романах и на картинах. И Харитин был такой — только на самом деле.
— Нет, — сказал я. — Я не могу. Это вообще… черт знает что такое. Харитин, довольно! Вы разве не можете уйти — туда, откуда явились?
Он как будто не расслышал моего вопроса. Встал, скользнул ко мне ближе, мимолетно дунул мне в ухо, и странная нега разлилась по моему телу.
Я повернул к нему голову… и снова увидел женское лицо. В висках у меня застучало.
— Что?.. — шепнул Харитин.
Я оттолкнул его так, что он пролетел через комнату и с размаху упал на софу.
— Уходите и не возвращайтесь, — сказал я, вставая. — Мне… может быть, жаль вас. Но я знаю, что вы такое. Мне вас не нужно.
— Молодость, — прошептал Харитин, жадно глядя на меня. — Самый лучший щит от таких, как я. Молодость и чистота. Но берегитесь, Трофим Васильевич! Молодые люди бездумно расходуют свою чистоту, они пачкаются по глупости, по неосторожности… и вот уже тридцатилетний человек весь в грязи, с головы до ног. Легкая добыча, легкая… и невкусная. — Он покачал головой. — По-настоящему чисты только старики. Те немногие, кто вернулся назад, к исходной точке. Вы сейчас этого не понимаете. Поймете гораздо позже.
— Уйдите, — повторил я. — Если я такой чистый, то… то вот и убирайтесь от меня к чертовой матери.
Он подобрался к краю софы, встал, обошел меня кругом, словно играя в какую-то непонятную игру.
Я молчал.
— А где Витольд? — неожиданно спросил Харитин.
— Уходите, — повторил я. С каждым разом это слово давалось мне все легче и легче.
Харитин вцепился мне в плечи. Его глаза широко раскрылись, я ощущал его холодное, соленое дыхание.
— Поймите, я умру! Не прогоняйте меня. Мне нельзя одному!..
С висящим на мне Харитином я выбрался в прихожую, распахнул дверь ногой и очутился на крыльце. Харитин по-прежнему цеплялся за меня. Я снял с себя его руки и сбросил его с крыльца.
— Прощайте.
