Когда он снова повернулся к Флетту, в его руке был автоматический инъектор.
– Вы переутомились, Лохлан, – сказал прелат.
Он не делал попыток ввести лекарство. Или то, что было заправлено в инъектор. Для Лохлана здесь все добровольно, Станг ждал, пока Флетт не выразит согласия.
– Почему?
Прелат вздохнул и опустил шприц. Глаза существа снова стали непроницаемо-черными. Он не стал переспрашивать, разумеется, для него не было ничего непонятного в этом разговоре. Так же, как в большинстве других.
– Потому что технология показала себя не с самой лучшей стороны, – объяснил он причину отказа от использования вирусов. – Трудно контролировать ситуацию, когда не знаешь, в каком месте внедрение сработает, а в каком нет. Слишком приблизительный результат.
Прелат вздохнул. Похоже, ему надоело объяснять очевидное человеку, но все же он продолжил:
– Койман смотрел рекламу много раз. Но он до сих пор недоволен тем, что с легкой руки Мортенса в Эдинбурге начато подключение сети «Науком». Вы передали ему мем-вирус, одному из первых. Но – никакого воздействия. Да и Мортенс тянул слишком долго – трудно сказать, что побудило его в конце концов сдаться: мем-вирус или действия ломщицы в старой сети Анклава. Да и машинистка Бойда…
– Думаю, Лиса не могла и представить лучшего подарка, чем тот, что получила: завладеть сетью Анклава, – зачем-то вставил Лохлан.
– Вероятно, так. Только ведь и Лиса получила свой мем-вирус. Что заставило ее рисковать жизнью ради этого взлома? Вы знаете?
– Вирус?
– А вот я не уверен в этом. Ломщица, как оказалось, полезла в сеть совсем не для того, чтобы помочь Бойду. Вернее, не только для того. Она хотела найти убийц своей семьи. И нашла – только сестру, которая, к счастью, осталась жива. Думаете, без мем-вируса она не стала бы рваться в этот их… мир Цифры, имея такую возможность?
– Значит, вирус – фикция?
Прелат усмехнулся.
– Нет, вирус – это вирус. Но результат его действия оказался не столь однозначен, как при лабораторных испытаниях. Мозг – слишком сложный инструмент. Даже мозг человека. И жизнь – слишком запутанная штука, чтобы, породив в чьей-то голове побуждение сделать два шага вперед, мы получили именно такой результат. Люди не всегда делают то, что хочется. Даже то, что кажется необходимым и правильным – не всегда. Слишком много факторов, слишком много ненужной памяти, накопленной с самого рождения.
– А вы этого не предполагали? – Флетт не смог удержаться от язвительности в голосе.
– Предполагали, разумеется, – прелат не счел необходимым заметить сарказм собеседника. – Но при лабораторных испытаниях привитые намерения оказывались на порядок сильнее, чем ограничивающий их человеческий фактор. Трудно, знаете ли, в лаборатории устроить то, что вы, профессор, умудрились сотворить в целом Анклаве. Когда сталкиваются понятия «надо» и «хочу», возникает депрессия. А когда того, что «надо», оказывается слишком много и эти понятия начинают противоречить друг другу – тогда на сцену врывается безумие. И остается только один выход: идти по пути большинства – с этого момента все побуждения заканчиваются, и начинается толпа. Впрочем, это вам как раз понятно. Должно быть, лучше, чем мне.
Лохлан кивнул.
– Если бы не вы, с вашим замечательным видением сложившейся в Анклаве ситуации, не ваши правильные и тщательно выверенные действия, мы бы ничего не добились в Эдинбурге. Возможно, позже. Но не сейчас.
– Я не понимал, что делал, – заметил Флетт.
– Вы не помнили того, что делали, – поправил его прелат. – Это не одно и то же. Кроме того, вы часть Постулатов выучили еще до Катастрофы. До вчерашнего дня мы считали, что со Сводом произошла ошибка. Вы в курсе, что принесенный вами Свод – единственный в своем роде? Постулаты Милостивого Владыки должны быть произнесены, нет нужды облекать их в письменную форму. Написать Свод было идеей прелата Минга. С самого начала эта затея несла в себе угрозу – обрывок одного из черновиков несколько лет назад каким-то непостижимым образом попал в руки… не того человека. К счастью, у корпорации Мутабор оказалось достаточно средств и решимости, чтобы вернуть собственность Храма.
Лохлан понял, что все, о чем говорил прелат, за исключением факта хищения черновика, он знает. Точнее, знал. Память снова стала вязкой, словно зимний мед, события давних лет выползали на поверхность неохотно и только после того, как их подталкивали извне.
Постулаты сообщал адептам сам Милостивый Владыка Грядущего. Их никто не записывал, их только заучивали, чтобы потом постигнуть. Наставники передавали слова ученикам, некоторые из них впоследствии сами становились наставниками, и круг замыкался. Но пару лет назад, еще до Катастрофы, храмовники решили провести эксперимент: они хотели изучить возможности постижения Постулатов при зрительном восприятии. Был написан Свод и набраны добровольцы из преданных адептов. Лохлан был одним из них, он читал Свод и раньше. Только подействовали Постулаты лишь теперь.
– Милостивый Владыка позволил провести этот эксперимент, – продолжал прелат. – Он никогда не ошибается. Возможно, Он предвидел появление ретро-мем-вируса, который изменил ваше сознание. Нам неведомы мотивы, что движут Милостивым Владыкой.
– Но для чего вы оставили единственный экземпляр книги в развалинах Пустыря?!
– Свод попросту забыли. На Полигоне № 13 слишком много вещей, нуждающихся в инвентаризации. Несколько месяцев назад обнаружилась пропажа книги. Вы должны были вернуть ее, – Станг улыбнулся. – И вы справились с задачей.
– Почему именно я?
– Прочитав первый Постулат, вы должны были понять, куда нужно идти. Мы ждали там вас с книгой. Но, как я уже говорил, произошел сбой в работе вашего ретро-мем-вируса. Вы ничего не вспомнили, но прочли Свод и постигли все Постулаты. Меньше чем за час – в устной форме за такое время их даже невозможно произнести! Подобное не удавалось никому. Возможно, все дело в вирусе: освобожденный от сомнений прошлого мозг полностью отдает силы постижению.
– Как Постулаты могли объяснить мне, где состоится встреча? – Лохлан не стал заострять внимание на собственной уникальности.
– Постулаты – это Истина, ее невозможно забыть. Именно поэтому вы записывали то, что нужно помнить, фразами из Свода.
Станг кивком показал на замусоленный листок, на котором совершенно затертую с обрывком непонятного изображения фотографию обрамлял мелко написанный рукописный текст. Отрывки Постулатов, начертанные рукой Лохлана. Каждый не значит ничего и вместе с тем несет в себе память о чем-то важном.
