Алёна Харитонова - Охота на ведьму

Рогон стоял на коленях, привалившись плечом к стене. Нож торчал под левой лопаткой — уродливая рукоять выпирала из спины, словно обломок кости. Кровь текла уже очень медленно, даже как-то неохотно. Оно и не удивительно — пол в центре комнаты был весь в багровых разводах.

Ведьма на негнущихся ногах подошла к мужу и упала рядом с ним на выпачканные алым доски. Фиалке показалось, будто жизнь покинет её в тот самый момент, в какой уйдёт из него последняя капля крови. Как ни силилась колдунья произнести хоть слово, ничего не получалось.

— Видишь… — прохрипел Рогон, — они толком и убить-то не могут… Лучше б наняли кого… Хоть бы не мучался… Да и ты бы не смотрела…

Итель забыла про свою нещадно болящую руку, про изодранные плечи, про рану на голове, про усталость и ужас — кинулась к нему. Обняла. Прижала к себе и завыла. Громко, по-бабски.

— Чш-ш-ш-ш… — мягко попытался перехватить её руки Рогон. — Не надо кричать…

Его серые губы блестели пузырьками пурпурной пены, а потемневшие, стекленеющие глаза были страшны и неподвижны. Он умирал. И ничего не видел. Да и пальцы — холодные слабые — лишь скользнули по запястьям Фиалки. А потом волшебник стал заваливаться на спину. Итель выла и пыталась его удержать, чтобы не упал на безобразную рукоять, но расслабленное мужское тело оказалось слишком тяжёлым.

— Не-е-е-ет!!! — снова захлебнулась Фиалка в бесполезном крике. — Любимый мой, счастье моё, радость моя, пожалуйста, я умоляю тебя, посмотри на меня…

На мгновенье его ресницы слабо задрожали, словно он и впрямь пытался раскрыть глаза, откликаясь на этот отчаянный призыв. А потом багряная пена запузырилась на губах ещё сильнее, и Рогон упал на дощатый пол, увлекая за собой жену.

В тот момент, когда они оба рухнули на испачканные кровью доски — один бездыханный и обескровленно-серый, а другая кричащая и белая, словно известь — в открытую дверь кто-то вбежал, тяжко гремя сапогами.

«Аранхольд, избавитель мой, вот ты и вернулся». — Подумала Итель с несказанным облегчением. Месть утратила всякий смысл. Единственное, чего хотелось — избавиться от боли, которая душила, мешала плакать и рвала на части сердце. Но вот чьи-то руки, ласковые и утешные, осторожно обняли Фиалку и потянули прочь от остывающего тела.

— НЕТ! — она вцепилась в Рогона, словно их двоих связывала незримая нить, которая могла порваться, отдались Итель хоть на шаг. — НЕТ!

И всё-таки больная рука предательски разжалась, и ведьма оказалась в крепких и таких надёжных объятиях. Алех.

Он что-то говорил, что-то спрашивал, но Фиалка только надрывно кричала, уткнувшись грязным, обезображенным от боли и плача лицом, в его шёлковую рубашку. А спустя ещё мгновенье вырвалась и вскочила на ноги.

Зэн-Зин стоял у двери, белый, как Алехова сорочка. Узкие раскосые глаза были раскрыты так широко, что размером казались едва ли не с эльфийские. Кин-чианец смотрел на мёртвого друга, на лужу крови, размазанную по полу, и на Итель, которая теперь даже отдалённо не напоминала красавицу — со свалявшимися волосами, неестественно вывернутой рукой, в разорванном платье, покрытая коркой грязи и крови.

— Ты — чернокнижник, делай что-нибудь! — яростно встряхнула она Зен-Зина здоровой рукой. — Ну!

Фиалка впилась в него безумным взглядом. Алех осторожно, словно и впрямь имел дело с сумасшедшей, снова крепко обнял её и сказал:

— Ничего нельзя сделать. Он умер. — В его голосе было столько искренней и щемящей боли, что разъярённая отчаянием ведьма ослабла и беззвучно затряслась.

— Можно. — Негромко уронил от дверей взявший себя в руки Зэн-Зин. — Когда он умер?

Итель оторвалась от Алеха и сквозь душившие её слёзы прошептала:

— Секунду назад.

С узкоглазого чернокнижника словно спало оцепенение. Он ринулся к Рогону, неуловимым движением, в котором крылось столько силы, сколько никак нельзя было угадать в невысоком тщедушном теле кин-чианца, перевернул костенеющее тело и рывком выдернул из чернеющей раны безобразный нож. Оружие было отброшено в сторону, а чернокнижник заговорил быстро-быстро, однако громко и внятно:

— Человека можно вернуть к жизни в течение одиннадцати минут после смерти, это очень сложно, но однажды у меня получилось. Получится и сейчас. Кто из вас готов поделиться с ним собой?

Алех безмолвно опустился рядом и протянул чернокнижнику руку. Да чёрная магия, это вам не волшебство, она безвозмездной не бывает, если хочешь что-то получить, то сначала что-то отдай. Зато этот обмен откроет такие горизонты, которые простому «правильному» волшебству и не снились. Уж во всяком случае, будьте уверены, ни один чародей не может оживить покойника.

— Я поделюсь. — Решительно и жёстко ответила Итель. — Отойди, Алех.

Эльф поднял на неё полные муки глаза и тихо сказал:

— Ты хоть знаешь, на что идёшь? Это состарит тебя за считанные годы. Итель…

— Я поделюсь. — Прервала его ведьма и опустилась на пол рядом с бездыханным мужем. — Твоя Сила нам понадобится ещё не раз, а от меня какой прок?

Он замолчал и отступил. Она была права. И Алех это понимал. А ещё понимал, что он единственный, кто сможет защитить друзей в случае какой-то новой напасти. Зэн-Зин и Итель сейчас выложатся без остатка, а он — бессмертный эльф со способностями как к ведьмачеству, так и к магии, должен будет уберечь их, беспомощных и испитых до дна колдовством. Ему ли без толку разбрасываться собой? Какой смысл возвращать человека к жизни, если не сможешь оборонить его, пока не окрепнет?

Зэн-Зин тем временем вложил здоровую руку Фиалки в мёртвую стылую ладонь Рогона. Ведьма стиснула её, дрожа от нетерпения, и почти сразу же почувствовала, как между ней, чернокнижником и убитым протянулись незримые потоки Силы. А потом колдун подцепил переливающуюся лиловым нить жизни Ители и потянул…

Ничего ужаснее она ещё не чувствовала — казалось, будто сознание силком выуживают из сопротивляющегося тела. Ладонь, сжимающая руку кин-чианца, налилась нестерпимым жаром, словно ведьма держала её над открытым пламенем. Чтобы хоть как-то приободрить себя, Фиалка посмотрела на любимого мужчину. Это было последнее, что она увидела.

Итель открыла глаза и через силу улыбнулась — солнечное утро на окраине флуаронского леса было безмятежным и прекрасным. А воспоминания… Что ж… Это всего лишь воспоминания. И ничего в них не изменишь.

Лагерь по-прежнему спал. Та, которую любимый ласково называл Фиалкой, погладила ладонью шершавый сосновый ствол. Лес… Родной дом, где всегда можно найти спасение, утешение и покой. И хотя вокруг не было ни единой бодрствующей души, красавица колдунья кожей почувствовала чужой взгляд. Острое чутьё ведьмы без труда определило, кому этот взгляд принадлежит.