Но это было не всё. Там был пергамент. Пергамент с печатью и подписью князя. Вязь эльфийского письма, которое Гарав пока так и не выучил.
Эйнор прочёл — голос для Гарава звучал где–то далеко–далеко — что 25 акров пахотной земли, дубовая роща мерой в два акра и три акра рыбного пруда в нижнем течении Барандуина (тут же был отлично выполненный и отдельно заверенный чертёж с привязкой к большой карте) отныне являются собственностью… и так далее.
Как–то равнодушно и отстранённо мальчишка понял, что… богат. Реально богат.
А перед этим пониманием стояла мысль, что он хочет есть и помыться. И — спать. Спать долго–долго.
Они стояли в коридоре, смежном с тем, что вёл в тронный зал. Стояли и смотрели на подаренное князем — разложенное на широком подоконнике. И тут Гарава прорвало.
— Неужели всё это… всё, что было… — Гарав не пытался сдерживать рыданий, — всё это измеряется рыбным прудом?! — он истерично захохотал, захлёбываясь слезами и запрокинув голову — разом вспомнились все ужасы и мучения, пережитые в этом путешествии, все те моменты, когда не оставлаось надежды совсем…
Эйнор ударил его ладонью по лицу — крест–накрест. Дурной, нехороший хохот захлебнулся. Гарав устоял на ногах, поднёс ладони к вспыхнувшим щекам, погладил их. Вытер лицо тыльной стороной правой.
— Спасибо, — поблагодарил он искренне.
— А чего ты хотел? — слегка насмешливо спросил Эйнор. — Чтоб о тебе сложили балладу?
— Хотя бы… — Гарав слабо улыбнулся.
— Так сложи сам, ты ведь умеешь, — серьезно предложил рыцарь.
— Может, и сложу, — пообещал Гарав не менее серьёзно. — А что получил ты?
— Не важно, — спокойно ответил Эйнор. — Я получил то, что ожидал и на что не смел надеяться.
И больше ничего не стал объяснять.
— А ты, Фередир? — Гарав посмотрел на молчащего рядом дружка, который всё это время рассматривал пол под своими сапогами. Тот поднял неожиданно усталые глаза.
— Да то же, что и ты, — он вздохнул. — Только вместо пахоты — выпасы, а вместо рыбного пруда — соляной берег на озере. Я тебе говорил, что у нас кони. Выпасы — это здорово…
Мальчишки долго смотрели друг на друга. И лишь через какое–то время встрепенулись. Сообразили, что они — одни.
Эйнор стоял в десятке шагов, уткнувшись лбом в колонну.
— Тяжела судьба Кардолана, — сказал он глухо. — И я её вестник, оруженосцы. Тяжёл и этот груз. Идёмте, — он оттолкнулся. — Надо отдохнуть.
Глава 37,
в которой Гарав обживается.
Комната, которую предоставили Гараву, оказалась одной из смежных с комнатами Эйнора. Гарава, кстати, удивило, что у рыцаря не просто комнаты — а скорей то, что можно назвать «апартаменты». Спальня, кабинет–библиотека, ванная комната с горячей водой и туалетом (не только для него, но и для оруженосцев), оружейная и ещё штуки три вот таких смежных боковых комнат — то ли для гостей, то ли для оруженосецев. Высокие потолки, дверные проёмы — арками с венцами в виде раскрытых бутонов цветов — каменная резьба на стенах — поясами на половине высоты. Всё просторное, а из–за того, что проёмы были большущие и занавешенные вышитыми полотнищами (Пашке это напомнило родные деревенские дома–пятистенки, как ни странно) — казалось ещё больше.
Конечно, сама комната мальчишки была небольшой, чуть ли не меньше той, в которой жил Пашка. Но там–то он её делил с двумя братьями… Низкая кровать — ногами к большому окну без стёкол, но с плотными ставнями — за окном были море и небо, а если подойти ближе — вниз уходили зелёные улицы и красные крыши. Стол — наглухо вделанный в угол, со стоящей на нём лампой (ещё одна — больше — висела под потолком) и письменным прибором: чернильница, перья, палочки чернил, ножик, ёмкость с песком, листы бумаги — не пергамента… Стул — неудобный, с высокой резной спинкой. Странно знакомая — почти современная — вешалка в пол–стены с крюками и распорками на разных уровнях. В другом углу — сбоку от двери — в овальную раковину бесшумно падала из выгнутого бронзового носика струйка воды и стекала вниз. С другого бока — небольшой очаг с кованой чугунной решёткой. Рядом с очагом стоял сундук — резное и полированное тёмно–коричневое дерево отливало глубоким алым блеском. Лёгкое тонкое одеяло, голубоватая простыня, небольшая подушка — всё пахло какой–то горькой травой, и от этого запаха — стоило прилечь — сразу тянуло в спокойный сон.
Комната Гараву нравилась. Он сразу решил, что, если уж доведётся тут, видимо, прожить ближайшие годы, то это не так уж плохо. И есть куда поставить книжный шкафчик. В обязательном порядке. Научится же он в конце концов читать и писать по–здешнему. Да и писать на русском ему никто не мешает. Он аккуратно разложил и развесил вещи, оружие и снаряжение. Садрон положил в изголовье кровати — там оказалась выемка, точно под меч. А над столом прикрепил рисунок — подарок эльфёнка из Имладриса.
Внутрь заглянул Эйнор. Рыцарь всё ещё был бледен, он расчёсывал гребнем мокрые волосы.
— Устроился? Вот и хорошо… — рассеянно сказал он. — Иди мойся и ложись спать.
— Это приказ? — вздохнул Гарав. Эйнор пожал плечами:
— Ну, можешь лечь спать немытый. Но знаешь, в Трёхбашенной живёт человек восемьсот. И чем меньше стирки прачкам — тем легче у них жизнь…
…Конечно, с эльфийскими бассейнами в Раздоле ванная не имела ничего общего. Просто каменная чаша в полу (не очень удобная, круглая, но большая), сбоку от которой торчали два железных рожка с деревянными затычками на цепочках — ледяной и огненно–горячий. Ещё одна затычка торчала в дне ванны. (Позже Гарав узнал, что горячую воду нигде специально не грели — в недрах Олло Нэлтиль били фонтаны кипятка, трубы подводились к ним). Но лучшего, в конце концов, не было и у Пашки (баня во дворе)…
…Минут через двадцать Гарав уже залезал под одеяло. В окно задувал ветерок и слышался очень отдалённый шум города. Мальчишка вытянулся, не сдержав глубокого довольно вздоха, и из соседней комнаты засмеялся Эйнор:
— Ну вот, теперь слышу, что доволен! — а ещё подальше сонно откликнулся Фередир:
— Эйнор, ты вечером нас разбуди…
— А что будет вечером? — улыбаясь (почему–то стало очень хорошо и спокойно), окликнул их Гарав.
— Бал, — ответил Эйнор.
Собственно, это было последнее, что слышал оруженосец.
* * *
«Гражданскую одежду» (так подумал про неё сам Гарав) он нашёл на сундуке, когда проснулся. Сел в постели (за окном смеркалось, в соседних комнатах было тихо, а вот где–то вдали играла музыка), потянулся и увидел её.
— Ого, — мальчишка откинул одеяло. Потянулся снова, подошёл к сундуку, какое–то время рассматривал вещи, потом зевнул и стал приводить себя в надлежащий вид. Едва он этим занялся, как занавесь откинулась, и внутрь вошёл зевающий Фередир.
