И к тому же, сейчас имя — не самое важное. А важно, во— первых, то, что человек этот ослаб от своей пагубной привычки, а во-вторых, что под слабостью этой таится сталь — как хороший револьвер, затянутый зыбучим песком.
Стрелок почувствоал укол боли: этот парень очень похож на Катберта.
Кто-то подходил. Узник спал и не слышал. Стрелок же не спал, и слышал, и снова подался вперед.
9
Потрясающе,— думает Джейн. — Он говорит, что умирает с голоду, и я бегу делать ему пожрать, потому что он такой милый, а когда возвращаюсь, он спит.
И вдруг пассажир — парень лет двадцати, высокий, в чистых, слегка полинявших джинсах и пестрой клетчатой рубашке — приоткрыл глаза и улыбнулся ей.
— Благодарствую вам,— сказал он… или так ей послышалось. Какое-то странное слово, архаичное… или иностранное. Наверное, разговаривает во сне.
— Не за что, — она одарила его своей лучшей улабкой очаровательной стюардессы, уверенная, что он сейчас же опять уснет, а сэндвич так и будет лежать неронутым, пока не подадут горячее.
Ну ладно, тебя же учили, что так в основном и бывает, верно?
Она вернулась на камбуз, чтобы перекурить.
Она зажгла спичку, поднесла ее к сигарете, и вдруг остановилась, так и не прикурив, потому что такому ее не учили.
Я решила, что он приятный. Преимущественно из-за глаз. Карих глаз.
Но только что пассажир в кресле 3А приоткрыл глаза, и они были не карими, а голубыми! И вовсе не привлекательно—сексуальными, как, скажем, у Пола Ньюмана, а холодными, цвета айсберга. Они…
— Ой!
Спичка догорела, огонек обжег пальцы. Она тряхнула рукой.
— Джейн? — спросила Паула. — Что с тобой?
— Ничего. Замечталась.
Она зажгла еще одну спичку и на этот раз прикурила. После первой затяжки ей пришло в голову единственное обоснованное и разумное объяснение. Контактные линзы. Конечно. Того типа, что изменяют цвет глаз. Он ходил в туалет. И оставался там очень долго, она уже даже забеспокоилась, как бы его не укачало: он был такой бледный, и вид у него нездоровый, как бывает, когда человеку плохо. А он просто снимал контактные линзы, чтобы было удобнее спать. Вполне обосновано.
"Бывает, ты что-то почувствуешь,— в мыслях внезапно раздался голос из недавнего прошлого. - Такое свербящее ощущение. Сама увидишь, что что-то не так".
Цветныеконтактные линзы.
Джейн Дорнинг сама лично знала дюжины две людей, которые носили контактные линзы. И большинство работает на авиалиниях. Никто прямо об этом не говорит, но Джейн, кажется, знала причину: пассажирам не нравится, когда кто-то из экипажа носит очки — это их нервирует.
Из этих двух дюжин человека четыре носят цветные контакты. И уж если простые контактные линзы стоят недешевы, то можно представить, сколько стоят цветные. Из всез знакомых Джейн такие денежки на себя выложили только женщины и при том исключительно тщеславные.
Ну и что? Парни тоже бывают тщеславными. Почему бы и нет? Выглядит он неплохо.
Нет. Как раз — плохо. Он милый, конечно, но не более того; и с таким бледным лицом вся его привлекательность как— то теряется. Правда, зубы хорошие, ровные. Но вряд ли он за собой следит. Тогда зачем ему контактные линзы?
Многие пассажиры просто боятся летать.
В наши дни, когда в мире полно терраристов, налетчиков и наркоманов, экипаж самолета боится своих пассажиров.
У нее в голове звучал голос инструкторши из летной школы, этакой прожженной крутой бой-бабы, старой воздушной волчицы,которая, наверное, могла бы летать еще с Вилеем Постом: «Если возникли какие-то подозрения, не надо сразу их отметать.Даже если вы вдруг забудете, что надо вести себя с потенциальными или явными террористами, это вы должны помнить всегда: если возникли какие-то подозрения, к ним надо прислушаться. Иной раз бывает, что экипаж потом утверждает, что у них ничего такого и в мыслях не было, пока парень не вынул гранату и не объявил, что, мол, летим на Кубу, иначе онвсе здесь разворотит. Но обычно всегда находится человека два три(и чаще всего — стюардессы, которыми вы, девочки, станете через месяц), которые скажут потом, что они что-о почувствовали. Какое-то свербящее ощущение. Что что-то явно не так с парнем в кресле 91С или с девицей в 5А. Они что-то почувствовали, но ничего не предприняли. Им что-то за это будет? Конечно, нет. Нельзя же заламывать парня только за то, что, скажем, тебе не понравилось, как он почесывает свои прыщи. Проблема в другом: они чувствуют что-то… а потом забывают напрочь».
Старая воздушная волчица подняла короткий палец, как бы подчеркивая свою мысль. Джейн Дорнинг и ее сокурсницы с благоговением внимали каждому ее слову: " Если вы вдруг почувствовали это свербящее ощущение, делать ничего не надо… но это не значит, что надо забыть. Потому что всегда есть шанс, пусть даже совсем-совсем крошечный, что вам удастся что-то такое остановить, пока оно еще не началось… чтобы, скажем, не засесть дней на двадцать на аэродроме какой-нибудь сраной арабской страны".
Просто цветные контакты, и все же…
Благодарствую вам.
Он во сне разговаривал? Или по рассеянности перепутал и заговорил на другом языке?
Джейн решила, что надо понаблюдать.
Она приглядит за ним.
И не забудет.
10
Пора,— подумал стрелок. — Сейчас мы посмотрим, да?
Он сумел выйти из своего мира и войти в это тело через дверь на берегу. Теперь нужно выяснить, можно ли что-нибудь перенести отсюда в свой мир. Про себя он не думал. Роланд ни на мгновение не усомнился в том, что, как только понадобится, он сумеет вернуться в свое отравленное заражением, ослабевшее тело. Но — вещи? Физическиепредметы? Вот, к примеру, на столе перед ним еда: женщина в красной форме назвала это сэендвичем с танцующей рыбой. Стрелок не знал, что такое танцующая рыба, но бутер признал сразу, как только увидел, хотя с виду он вроде бы был непрожарен. Странно.
Его тело нуждалось в пище, а потом ему нужна будет вода, но больше всего его телу нужно сейчас лекарство, иначе оно умрет от укуса осарообразной твари. В этом мире должно быть такое лекарство; в мире, выше любого орла в небе летают кареты, казалось, не было ничего невозможного. Но ему не помогут и самые лучшие снадобья этого мира, если нельзя будет их пронести через дверь.
"Ты можешь жить в этом теле, стрелок,— шепоток человека в черном поднялся из самых глубин сознания. — Брось ты этот дышащий кусок мяса, пусть им займутся омары. Все равно это лишь оболочка".
Он никогла не пойдет на это. Во-первых, остаться в этом теле — значит совершить самое подлое воровство, потому что стрелок знал: он не сможет довольствоваться ролью пассивного пассажира, не сможет просто сидеть, глядя из глаз этого человека, как из окна кареты, на проплывающее мимо пейзажи и сцены.
