На следующий же день вместе с Беллой она вернулась к мистеру и миссис Грэйнджер. Изменила с ее помощью их память, попрощалась и уехала «к своим друзьям из магического мира до конца каникул».
Гермиона ещё не облекла своего решения в слова и уж точно не собиралась бороться против старых друзей — но уже и признаваться в своем положении далеко не спешила. И определенно не торопилась покидать гостеприимное поместье Малфоев.
Как ни печально было это осознавать, но раньше и в школе, и во всей жизни Гермиона всегда была изгоем. Дома в мире магглов — потому что не могла жить открыто; говорить, не контролируя каждое слово, могла только с назваными родителями, которые её не понимали. А в Хогвартсе… Она была не такая как все. Даже Гарри и Рон — её лучшие друзья — даже они считали её заучкой, даже они делились с ней далеко не всем, не признавали, говоря грубо, свою подругу полноценным членом команды. И не понимали до конца.
У нее не было друзей на курсе. Нормальные отношения — может быть. Но друзья… Возможно, Джинни Уизли могла бы стать её подругой — но у той ещё миллион других приятелей, а Гермиона всегда оставалась сама по себе.
Теперь она вдруг будто очутилась… на своем месте. Пусть это и звучало странно. Здесь, казалось, её по–настоящему уважали и даже ценили. Ей давали новые знания. Учили тому, чему никто так и не взялся обучить раньше. Вместе с Беллатрисой они пересмотрели весь образ прежней Гермионы Грэйнджер. И новая Гермиона вынуждена была признать, что полюбила свое отражение в изысканных, дорогих зеркалах. Внезапно она почувствовала ту самую красоту и аристократичность черного цвета, о которых говорил в первый вечер их знакомства Волдеморт. Это оказалось так просто — выглядеть волнующе, чарующе, неотразимо…
Она чувствовала себя Золушкой из маггловской сказки и, несмотря на все сомнения и переживания, не могла сдержать невольного восторга. Кем бы ни был человек, он всегда остается всего лишь человеком. Подвластным людским слабостям. Лорд Волдеморт с юности умел найти подход к любому, кто был ему нужен; подобрать тот самый ключик, который отопрет необходимую дверцу. Полуромантический образ непонятого Темного королевства, доверительные отношения, умение не переходить тонкую грань между допустимой откровенностью и чистой, не прикрытой ничем правдой; домашняя обстановка, разговоры у камина; ломающий все былые представления образ мудрого наставника, философские размышления, уважение к её мнению; новые знания, те, которые никто не смог бы ей просто так дать; а ещё это вроде как второплановое, но очень существенное превращение Золушки: в мире магии оно, в сущности, осуществляется так просто… И остается столь неизменно действенным во все времена.
Вот он — неполный список того, чем, в дополнение к зову крови, Темный Лорд собирался завоевать свою потерянную дочь и сделать такой, какой вырастил бы сам, будь у него таковая возможность.
Он был уверен, что всё получится. Всё уже начало получаться.
Не хватало некоторых штрихов: нескольких поступков, после которых уже не будет дороги обратно. Когда девочка их совершит — останется лишь осторожно снять с нее розовые очки. И отточить многочисленные грани её талантов — о, их, к счастью, было немало. Да и могло ли случиться иначе?
Только спешить нельзя.
Чтобы не испортить столь блестяще начатую партию…
Глава V: История старой Джуни
Маленькая и расторопная домовая эльфиха Джуня, прислуживающая в поместье, привлекла внимание Гермионы почти сразу, стоило девушке лишь немного прийти в себя от свалившихся на нее перемен. Юная гриффиндорка почти неделю не решалась заговорить с домовихой, опасаясь, что это вызовет гнев её новоиспеченных родителей. Она лишь наблюдала за ловкой крохой, дивясь её проворности и неизменному выражению глубокого счастья на сморщенной, постаревшей от времени мордашке.
Как‑то вечером, во время разговора у камина, Темный Лорд отметил, что не решаться заговорить с домовым эльфом, когда этого очень хочется, — поведение, недостойное волшебника вообще, и уж тем более его дочери. Так Гермиона получила высочайшее позволение общаться со старушкой Джуней и узнала от эльфихи очень много любопытного.
Джуня казалась древней, как само человечество. Она родилась в далекой Российской Империи в последние годы правления маггловского императора Александра III. Эльфиха служила древнему аристократическому семейству чистокровных волшебников Берестенёвых, и каждого члена этой семьи с самого своего рождения любила пламенной и безудержной по–собачьи преданной любовью домового эльфа.
Ей было пятнадцать лет, когда родилась младшая в семье девочка, Мария Петровна. Джуня, а тогда ещё попросту Дуня, особенно привязалась к этому ребенку.
После того, как грянула в маггловской России социалистическая революция, древние волшебные фамилии ещё несколько десятков лет упорно продолжали жить по старым законам, игнорируя все буйства магглов и с помощью волшебства ограждаясь от их бесчинств. Так Мария Берестенёва получила приличествующее юной барышне воспитание и окончила в положенный срок семь курсов обучения магии в Заозерском пансионе для молодых волшебниц. Когда Мари исполнилось восемнадцать, за ней начал ухаживать галантный молодой француз, чистокровный волшебник Ивэн Розье. Через год Мари выдали за него замуж, и она, вместе с верной Дуней, которую на заграничный манер стали величать Джуня, перебралась в Аквитанию. Через три года родилась в семье Розье первая и единственная дочь, малышка Друэлла.
— Вы, госпожа Кадмина, даже и не представляете, какая то была очаровательная девочка! — рассказывала эльфиха, сверкая затуманенными воспоминанием огромными, как теннисные шары, ярко–сиреневыми глазищами. — Прекрасная, словно тепловодная русалочка, с первых же лет своей жизни! Госпожа Дру была очень талантливой. О, она на лету схватывала все премудрые науки: танцевала, как Лунный Телец[6] в полнолуние, играла на фортепьяно и арфе, разумела точные науки; выучила сама, без помощи магии, английский, немецкий и гоблинский языки и даже немного знала по–русски, — впрочем, госпожа Мари с детства говорила только на французском и не могла тут многому её научить…
Джуня рассказывала о своих хозяйках с такой трепетной нежностью, будто они были её родные, горячо любимые дети. Гермиона заметила, что эльфиха просто расцветает от возможности вспомнить счастливое минувшее и поведать о нем. За эти разговоры и тот неподдельный интерес, который наследница Темного Лорда выказывала ко всему ею сказанному, Джуня полюбила её втрое пламеннее, чем полюбила сразу просто за то, что Гермиона стала очередной её хозяйкой. Эльфиха, и без того услужливая и расторопная, во всем старалась угодить своей «новой мисс», вновь и вновь ожидая возможности рассказать вслух о своих драгоценных хозяюшках.
