— Краски — не менее тонкий инструмент для изображения чувств, чем звуки! — начал заводиться Мечтатель. — Я лишь из снисхождения к вам не упоминаю уже о таком виде работ, как портреты, отражающие саму суть владельца, но даже цветовые абстракции, которые, к слову, столь же отстраненны от действительности, как и музыка, способны передать тончайшие оттенки человеческий эмоций.
— С вашего позволения, сударь…
— О-ля-ля! О чем спор, господа? — выгадав момент, я прыгнула и, сделав сальто, аккуратно приземлилась на перила между спорщиками. Мило тихо ругнулся в том духе, что полет с такой высоты если и не будет стоить кому-то жизни, то седых волос его ученикам — точно. Я только отмахнулась. Упаду, и ладно — шут всегда на ноги приземлится, что твоя кошка.
Сейчас беседа важнее — Тарло мне давно был симпатичен, к тому же мы не раз совместно пускались в такие авантюры, что лишь чудом удавалось выйти сухими из воды. Да и Танше в таланте и неповторимости мышления не откажешь, к тому же он искренен — великолепное качество, на мой взгляд. Оба — замечательные люди и настоящие творцы… Но один — слишком ехиден, а другой — горяч по молодости. Еще поссорятся… Ну уж нет. Таким людям враждовать — последнее дело. Весь дворец страдать будет.
— О, Лале! Долгих лет, — широко улыбнулся художник, галантно ссаживая меня с перил и подводя к стулу. Они с Мило, что, сговорились?! Нет, клянусь, непременно спрыгну сегодня с парапета. Только момент поострее подберу, чтоб уж всем наверняка пощекотать публике нервишки. — Так, небольшой вопрос образовался… Вот все не можем решить, что же выразительнее, живопись или музыка? Может, вы подскажете?
— Да, да госпожа Опал! — подхватил Танше, ловко перехватывая инициативу у замешкавшегося Тарло. — К сожалению, не имел чести быть вам представленным раньше…
— Танше Горький Мед, верно? — обворожительно улыбнулась я, склонив голову набок. Колокольчики задорно звякнули. — Наслышана. Вы обо мне, думаю, тоже. Так что к чему эти формальности?
Танше расцвел и послал сопернику торжествующий взгляд.
— Да, вы абсолютно правы! Ну, так что ответите на предложение достопочтимого, — музыкант сделал выразительную паузу, долженствующую, видимо, показать, сколько там того почтения, — живописца?
— Хм… — я спрыгнула со стула и невозмутимо вскарабкалась обратно на перила, уже с ногами. Мило возмущенно засопел. Я мысленно показала ему язык. — Есть у меня идея… Почему бы вам не устроить состязание?
Художник и менестрель удостоили друг друга одинаково потерянными взглядами.
— Состязание? Лале, милая, как вы себе это представляете?
В моей дурной голове завертелся прелюбопытный план. Оставалось только поймать его за хвост, украсить бантиком и подать к столу. А если еще и Мило сообразит подхватить игру… Ох, повеселим благородное собрание! Заодно и мыслишку интересную подкинем нашим творчески одаренным спорщикам, чтобы они силы свои направляли в верное русло.
— Легко, господа. Мой ученик загадает любое чувство и сообщит вам. Для верности запишем его на клочке бумаги, дабы ваши умы не посетило недостойное благородного человека желание сжульничать — это лучше оставить мне. Далее, уважаемые, каждый возьмет по инструменту — палитру с красками либо флейту — и попробует сообщить присутствующим здесь, что же за чувство задумал Мило. Гости же решат, у кого вышло лучше… — я хитро оглядела притихших «людей искусства». — Возьмете на себя смелость или откажетесь?
Слово «трус», даже не высказанное, а лишь слегка обозначенное намеками, производит на любого мужчину, будь он бродягой с востока или царем с запада, одинаковое воздействие. Брови сурово нахмуриваются, в линии рта появляется жесткость, глаза начинают решительно блестеть, а с языка непременно слетают те слова, которые ни за что не были бы сказаны в другой ситуации.
— Разумеется, я согласен, — гордо поднял голову Тарло. — Эй, принесите мне краски и мольберт!
— А мне — гитару, — попросил Танше и виновато развел руками: — С флейтой, увы, я познакомился только после того, как переехал на равнины, и еще не успел освоить ее в достаточной мере… Сколько времени будет отведено на подготовку?
— Времени?… — мои ботинки с деревянным стуком свалились на пол. Я с удовольствием почесала одну ступню об другую, не обращая внимания на то, что чулки пошли сборками. Мило стоически поджал губы и, опустившись передо мной на колени, аккуратно расправил складки. Сразу стали видны фигурные заплатки на пятках. Где-то в толпе невольных зрителей отчетливо щелкнули раскрывшиеся веера, выдавая неудовольствие своих обладательниц. Ну и что. Мои чулки, как хочу, так и ношу. Авантюрину, между прочим, нравится. — Полагаю, малого оборота часов вам хватит.
— Пятнадцать минут?! — поперхнулся музыкант, едва положивший пальцы на гриф. Струны подрагивали в предвкушении, как живые. — Но…
Тарло, столкнувшись со мной взглядом, быстро и едко ухмыльнулся.
— Пойдет. Только в этом случае обойдемся без красок, пусть это будет уголь. Разводить порошки маслом — слишком долго получится.
Менестрелю не оставалось ничего иного, как принять условия. Я довольно расхохоталась: отказаться сейчас значило проиграть до начала соревнования. Для здешней публики, не умеющей ценить истинные таланты, победителем окажется тот, кто сумеет произвести наиболее благоприятное впечатление. На первый взгляд, преимущество находилось на стороне Тарло: он не первый год обретался при дворе и был достаточно широко известен… Но, к сожалению, язвительный и презирающий мнение света художник успел настроить против себя многих аристократов, а золотая кровь обид не забывает. Не будь Тарло одним из расклада, его бы давно сожрали из зависти и на косточках сплясали.
Трепетный, горячий и очаровательный Танше на подобном фоне выглядел просто милашкой… если бы не его яркий «западный» облик и манеры — к выходцам из царств у нас было предвзятое отношение, неприязнь пополам с подозрительностью — не лучшая смесь. К тому же менестрель держался во дворце особняком, а таких затворников, не ищущих покровителей или выгодных связей, ох как не любили…
Пока я размышляла, Мило уже где-то раздобыл клочок бумаги, нацарапал на нем загаданное чувство и показал «дуэлянтам». Один из добровольных помощников крутанул меньшие часы на постаменте. Розовый песок тонкой струйкой потек вниз. Тарло оглянулся на быстро растущую горку в нижней части колбы, одарил соперника высокомерной улыбкой и отвернул мольберт так, чтобы публика не могла раньше времени рассмотреть рисунок. Даже мне с высоких перил было видно лишь как ходит туда-сюда рука, сжимающая угольный стержень. Менестрель, впрочем, не обратил на подначку ровным счетом никакого внимания, полностью поглощенный своими мыслями. Он сидел на стуле, зажмурившись, откинув голову назад, обнажая трогательно беззащитное горло. Губы его быстро двигались, а пальцы скользили по струнам, беззвучно, хаотично, словно пытались отыскать что-то потерянное.
