Илла вымирали стремительно, араги оказались прижаты к горам, где осталось хоть сколько-то воды. И тогда этот демон объявил, что даст степи напиться — немного, но достаточно для наполнения широкого каменного желоба, который спекут из песка окаянные по старому речному руслу. Правда, придется поклониться Карну. Араги и илла признают себя вечными данниками и будут ежегодно платить за право выжить.
Многие считали, что лучше смерть. Были бои, похожие скорее на резню: сытые и сильные наемники Карна против умирающих от жажды и голода скелетов, едва стоящих на ногах…
Оставшимся в живых довелось завидовать мертвым, что и обещал Жи. Как объяснить детям, что есть нечего и, еще страшнее, пить тоже, что гордость дороже жизни близких? Выбора у них не осталось.
Раз в год, под осень, из Карна прибывает отряд смотрителей. Они проезжают по всем поселениям, клеймят «правом на воду» новорожденных и отбирают каждого третьего из достигших оговоренного возраста в этот год. То есть восемнадцати.
Отобранных сбивают в стада, как скот, и ведут на рынки. Обычно в Карн прибывает три каравана — лучший товар в столицу и два — в пограничные со степью крупные города.
Две сотни лет назад этот мир не знал, что такое рабство…
Я сидела, болезненно щурясь на яркое солнце, прошедшее зенит и склоняющееся теперь к макушке Радужного, отчего блики в чешуе змеиного хвоста стали нестерпимо обжигающими. День выдался ясный и жаркий, но меня отчетливо знобило.
Мир грез, где я впервые узнала, что существует жизнь без страха, что смерть — не конец, что радость может наполнять каждый день. Мир, который я сразу же признала своим родным, погибал, раздавленный прихотью бездушного ничтожества. Умирал, потому что сказанным изменения не ограничились. Я, снавь, это знала лучше чем кто угодно другой. Я чувствовала почти кожей — своими нервами, вплетенными в ткань мира — как в морях бушевали штормы, а на севере за зиму ни дня не видели солнца. Ощущала подобные нарывам гнилые топи в загорье и иссохшее серое пепелище на месте старых болот, рождавших некогда полноводные реки. В Карне, пострадавшем менее всего, год от года скудела земля. Далекие острова на западе, за кромкой океанского берега, который уже десяток лет не знал толковых уловов рыбы, а пустыни заморского юга наступали на изобильное побережье, слизывая огненным языком виноградники и оливковые рощи. Причиненное зло взимало плату со всех, правых и виноватых, а список счетов был необозримо длинным. Я закрыла ладонями лицо и сжалась в комок. Стало привычно по прошлой жизни одиноко и пусто, словно мир выцвел.
Паникерша глупая! Злобно одернув себя, я выпрямилась. Фирменный приступ отчаяния организовала: пожалейте меня, люди добрые… Им, между прочим, самим помощь нужна. А я, кстати, самая везучая дуреха этого мира, и к тому же — снавь. Панику можно немножко отложить. Вот припрет, как следует, тогда поплачу от души, припомню и этот повод. Если сочту стоящим к тому времени.
— Риан, ты остался здесь в надежде дождаться выживших? — постепенно справляясь с дрожью в голосе спросила я — Не вернулся к своим, в горы?
— Остался. Моя жизнь вообще-то должна была закончиться тогда, когда здесь принимали последний бой друзья. Меня обманом отправили на север, за наскоро выдуманной помощью. Далеко. В край вечных льдов. Когда они умирали, я чувствовал беду, это моя способность, но был страшно далеко, — выдохнул он сквозь зубы — Потом вернулся, так быстро, как только смог. И все равно безнадежно поздно, даже для нормальных похорон. Дом уцелел, это последнее проявление дара снавей прошлого. Они укрыли его от напастей и чужих недобрых глаз, от всей души для меня постарались. Я добрался и увидел его совсем не изменившимся, хотя здесь шли ужасные бои, применялась огненная сила окаянных, а потом бушевали взбесившейся воды умирающей Рельвы. Я приехал на затопленное пепелище. Ждать было некого.
Только уйти — значило похоронить их еще раз, и я не смог. Оказывается, все же не зря. Вот смотрю на тебя и думаю: как ты могла вообще тут у нас случиться?
Зеркало, руны, какой-то непонятный кот… Нелепость на нелепости, случайности так ловко подобрались одна к одной. И вылепилось чудо, то есть — вылупилось. Два дня знаешь о своем даре, и прошла оба посвящения. При том, что сделать это без проводника невозможно, уж поверь старому хранителю памяти.
— У меня был проводник, и хотелось бы представлять, хотя бы в общих чертах, где теперь носит этого хвостатого интригана! — пожала я плечами и добавила, хмыкая от зрелища охватившего Риана столбняка — Кот. Зверь домашний, небольшой, вот такого роста, родич рыси, барса, леопарда… кто тут у вас водится еще? А, камышовый дикий кот. Наглый деспот, серо-полосатый, вечно голодный, самовлюбленный мой Ероха. Он встречал в том мире у двери и прыгнул к зеркалу. А потом я видела его во сне, он и проводил к месту назначения, ну, где я три дурацких вопроса задала.
— Котов домашних тут нет, — осторожно заметил Риан, — Хотя если подумать, вроде я слышал о таких, их держат в домах на далеком юге за пустынями Обикат, а прочие перечисленные — пожалуйста, все в наличии. Только они не могут провести в мир живых снов. Они обычные дикие животные, хищники.
— А у нас кошки почитались в древности богами. — Я обиделась за Ерофея, — Считается, что они видят недоступное людям и живут в двух мирах. И вообще, кто же ловит мышей и крыс? Их не может не быть.
— Возразить не могу, хоть и не верю. — буркнул Риан, потом пояснил по прочим вопросам — Мыши есть, их ловят ежи, хорьки, совы. Трудно отрицать тот факт, что ты здесь, такая, какая есть, а быть подобного категорически не может!
— Очень странно, что именно я, — пришлось признать очевидное, — Не герой, не боец, совсем обычный человек. Кто меня сюда пригласил? И выбрал.
— Сложно сказать, — он слегка замялся, то ли пытаясь смягчить ответ, то ли недоговаривая. — Ты была готова сменить мир, там ничего не держало, ты способна воспринять посвящение, что уже огромная редкость. Вы с Мейджей оказались совместимы, если можно так сказать — по своим устремлениям, по времени, по обстоятельствам. Одним Богам известно, что еще сработало. Ладно. Вставай, пошли в дом. Отвар пить пора.
Ой, как я пожалела об отложенной истерике! Могла бы еще в обморок своевременно хлопнуться, откосила бы от его фирменного «сладкого яда». Теперь вот даже настоящей заботы не дождешься, встал и ушел в дом. Нет, чтоб руку протянуть мне, страдалице горемычной, израненной. Потом я вдруг вспомнила, кто вчера был изранен и при каких обстоятельствах. Пришлось смущенно подниматься, отдирая спину от стены, и брести следом.
