Черты лица словно немного размыты. Легко поддаётся влиянию? Для мужа не самое плохое качество. Правда, существует вероятность, что и помимо законной супруги найдутся желающие покомандовать, но это уже её трудности. На первый взгляд ничего опасного или тревожного не наблюдается. Попытаемся заняться чтением?
— Вкусно? — спрашиваю у Евы, придвигающей к себе вторую порцию десерта.
— Очень!
— А как насчёт дела?
— Фыфас, — отвечают испачканные коричной пудрой губы.
Так, а что заказали на мою долю? Чашечку кофе и стакан минеральной воды без газа. Браво! Больше не буду приносить на работу подарки фрау Ксаны.
— Я пошутила. Извини.
Светло-голубые глаза смотрят на меня не особенно виновато, но с выражением, вполне заслуживающим прощение.
— Ладно, проехали.
— Позвать официанта?
— Не нужно. Потом перекушу. По дороге.
Знала, мерзавка, что делает! Знала на двести процентов. Я не люблю кофе. Пить могу, ничего похожего на аллергию у меня не возникает, но... В тёмно-шоколадном напитке мне всегда чудился привкус лекарства. Поэтому можно считать, что сегодня разгрузочный день. Вернее, разгрузочный обед, поскольку вечером всё-таки захочется покушать. Я свой организм изучил хорошо: если за завтраком поленюсь, ближе к ночи желудок потребует двойных усилий на кухне.
Не слышно, о чём разговаривают? И не надо. Мысли, превратившиеся в звуки, обычно сохраняют в себе лишь часть изначально вкладываемого смысла, потому люди очень редко понимают друг друга. Стоило бы вводить специальные курсы, начиная ещё со школы, тогда в человеческих отношениях возникало бы меньше ссор и обид. Возможно, в будущем так и произойдёт, ведь научно-технический прогресс не стоит на месте. И лет через десять-пятнадцать супруги, влюблённые или просто друзья, придя на приём к врачу, смогут узнать, о чём и как думает их вторая половинка, а заодно и сами поделятся тем, что рождается в сознании и умирает на губах...
Улыбается, вежливо и смущённо. Ковыряет ложечкой шоколадный пудинг, но никак не донесёт до рта ни кусочка.
Хммммм...
«Это невыносимо. Ну когда же? Я больше не могу ждать. Устал, как собака. Да, я тоже не против игр и недомолвок, но рано или поздно наступает время, когда... Пора решать. И решаться. Если ожидание затянется, я не выдержу и скажу прямо. Скажу так жёстко, как только умею...»
«Хрум-хрум. Чмок-чмок. Аппетитненько, жирненько, вкусненько. Хочу-хочу-хочу! Мерзкая женщина всё никак не закроет свой рот и не даст мне насладиться этим роскошненьким, этим сладеньким, этим долгожданненьким... Ку-у-у-ушать! Скорее-скорее-скорее заканчивай болтать, старая метёлка! Мой животик пуст, а когда я голоден, я... М-ням!..»
Судорожно сделанный глоток воды едва не заставил меня поперхнуться.
Что за ерунда? Это его мысли? В самом деле? Странно и непонятно. Настроение очень похоже, и всё-таки... Нетерпение — главная тема. Но воплощение... Не понимаю. Они слиты вместе так плотно, что их почти не разделить. Но потоков два. Точно, два!
Первый — вполне привычный, с небольшим оттенком усталости и негодования, но в целом спокойный, сдержанный, даже чопорный. Второй... Со вторым сложнее. Кажется, его хозяин — существо без воспитания и каких-либо представлений о правилах приличия. Очень сильный поток, едва ли не перекрывающий своего родного брата. Или я ошибаюсь?
Ева положила ложку с таким громким стуком, что на него обернулись люди, сидящие за соседним столиком.
— Больше не хочешь?
— Нет, — процедила сквозь зубы девушка.
— Что случилось?
— Ни-че-го.
А выставленный вперёд подбородок говорит мне совсем о другом. Фроляйн Цилинска встревожена и обеспокоена. А ещё — разозлена. Интересно, какова причина резкой смены настроения моей напарницы?
Мужчина встаёт, наклоняет голову, словно прося прощения. Кларисса кивает в ответ. Должно быть, понадобилось выйти в туалет или ещё куда-нибудь. Обычное дело. Но как только спина в сером пиджаке исчезает за дверями ресторана в толпе прочих посетителей «Сентрисс», стул, на котором сидела Ева, жалобно царапая паркет, выдвигается из-за стола.
— М-м-м?
Девушка встаёт, решительным шагом подходит к Клариссе Нейман, удивлённо, но приветственно улыбающейся ей навстречу. Узкие ладошки моей коллеги опираются о стол, над которым Ева склоняется, чтобы... Посекретничать? О нет, наоборот, даже мне слышно её горестно-гневное:
— Он не любит вас. Ни капельки. Одна только жратва на уме, и всё. А вы для него не больше чем... Как это?... Старая... старая... а, швабра!
Выпалив столь грубое откровение, фроляйн Цилинска гордо удаляется прочь, оставляя на мою долю оплату счёта и сбор верхней одежды, сиротливо повисшей на спинке стула. Расплачиваюсь, краем глаза следя за лицом нашей клиентки. Хотя, следить не за чем: более застывшей может быть только посмертная гипсовая маска. И в мыслях всё так же. Мёртво. Ни единого проблеска. Может, это и к лучшему, но Еве не следовало брать инициативу в свои руки. Я понимаю её возмущение, только оправдать не могу. Нужно быть, если хотите, немного циничнее. Работа есть работа, и переживать за каждого из ищущих счастья, значит, самому сгореть дотла раньше срока. А свои нервы ближе к телу, как бы то ни было. Особенно такие дорогие, как у Евы и у меня.
— Не делай так больше.
Девушка стоит у огромного окна галереи, глядя на кипящую жизнью площадь. Третий этаж — небольшая высота, и ты ещё не чувствуешь себя оторванным от людской реки достаточно, чтобы смотреть на происходящее сверху вниз. Отчётливо видны лица, слышны чувства, почти осязаемы прикосновения.
— Оденься, — протягиваю жакет.
Ева задумчиво накидывает его на плечи.
— Так всегда бывает, да?
Догадываюсь, о чём меня хотят спросить, но на всякий случай уточняю:
— Как именно?
— Грустно.
— Очень часто, не буду врать.
Она поворачивается ко мне, но не поднимает глаз.
— Я не могла не сказать.
— Знаю.
— Ну да, ты же всегда и всё знаешь...
Я проходил через те же двери, девочка. Переступал те же пороги. Единственная разница между нами состоит в возрасте. Я давно научился держать язык за зубами, а тебе учёба только предстоит. Ничего, со временем ты станешь гораздо рассудительнее, и больше не будешь позволять собственным чувствам вырываться наружу в тех случаях, когда речь идёт о судьбах других людей. Хотя бы потому, что твои страдания посторонним нисколько не интересны.
— Надеюсь, она найдёт своё счастье.
— Я тоже надеюсь. Пойдём?
Из-за угла коридора доносятся странные звуки. Как будто кто-то тихо, но пронзительно воет. Или это всего лишь скрип плохо настроенной уборочной машины? Точно! Навстречу нам как раз появляется представитель службы клининга, толкающий перед собой громоздкий агрегат. И когда утробное урчание машины удаляется, затихает и вой, закончившись чем-то вроде всхлипа. А у лестницы я снова прохожу мимо незнакомки, той самой, из очереди в аптечный киоск. Но теперь глаза буйноволосой женщины красны от недавно пролитых слёз, а урна, стоящая рядом, припорошена влажными носовыми платками.
