Отгоняя воспоминания, взбудоражившие не на шутку, Лада вновь обратила взгляд в окно.
А там господствовала неукротимая стихия, устроившая настоящий разгул. Клубились снежные пушинки, завиваясь в спирали, стягиваясь в косы, соединяясь в завихрения снежных россыпей. Собирались снежинки — а потом бросались врассыпную.
Вот и на перилах соседского балкона закрутилась воронка. И почудилось девушке, будто в снежной круговерти наметились слабые контуры человеческого лица, по крайней мере, отдельных его черт. Вот проявились брови, линия носа, глазницы, очертания улыбающегося рта. Пляшут, вертятся снежные вихорьки — то соберутся в лицо, то снова рассыпаются.
Как завороженная смотрела она на это зрелище. Уже и слабый абрис человеческой фигуры, сидящей на перилах, привиделся. Вскинуло кипенное облако снежную бровь, и снежная улыбка съехала на бок. А в её голове прошелестело: «Я не х-хотел напугать…»
Докатилась! Уже и голоса мерещатся!
Но почему-то было совсем не страшно, а таинственно, и пахнуло … чем-то странно знакомым? В груди защекотало, и защипало глаза.
Ну, и пусть почудилось, ну, и пусть потом окажется, что сон! Зато в этом сне царапало где-то там, в глубине, немыслимой нежностью, и ноги дрожали от непонятного смятения, накатившего высокой волной. Поэтому Лада, сглотнув, молчала, крепко вцепившись в штору, и зачарованно смотрела на снежный танец.
«А ты з-забавная…»
— Почему? — хриплый голос прозвучал нелепо в темной комнате.
«Не з-знаю. Не такая, как все. И я з-знаю, как тебя з-зовут».
— Мне не нравятся, когда за мной следят, — нахмурилась она.
«С-следить? Нам это не интерес-сно…», — с тихим присвистом отозвалось в голове.
— Кому это «нам»? — спросила с неприятным осадком.
«Ну, нам… мне…»
Фигура то рассыпалась в снежную пудру, то воссоединялась вновь, поигрывая теперь снежком.
«Точно, крыша поехала», — подумала Лада, потирая виски, лоб и крепко зажмуривая глаза.
«Не-ет, крыш-ша на месте. Но и там скуш-шно», — заверил голос в голове.
Снежный собеседник склонил голову набок, словно изучая девушку и перестав подкидывать шарик. А может, все это игра ее разнузданного воображения? И чужой голос в голове — сплошной бред?
«Ты грустишь?»
— Я спать хочу.
«Так спи-и…»
— Не спится.
«Почему-у?»
— Не знаю.
«Ты боиш-шься?»
«Кого?» — почти выкрикнула она. Хорошо, что мысленно.
«Не бойс-ся…»
— Я и не боюсь.
«Боиш-шься. Закроешь глаза, и што-то прис-снится. А што долж-жно прис-сниться?» — допытывался голос.
— Кошмар, наверное, — уныло согласилась Лада. — Мне часто снятся кошмары.
«Я их прогоню, — уверенно заявил голос в голове. — Я с-смогу. Не вериш-шь?»
Призрачная снежная рука отшвырнула в сторону шарик, и эфемерный собеседник развернулся лицом к окошку. Девушка почувствовала волну азарта, выплеснувшуюся от снежной галлюцинации.
«Я поймаю твой с-сон, и он до тебя не доберется. Я умею. Иди с-спать и не бойс-ся».
— Ну-ну, — скептически отозвалась она, — а зачем тебе это все?
«Ш-што все?»
— Ну, это… Зачем ты мне помогаешь?
Снежная физиономия смутилась, не торопясь с ответом.
«Я бы хотел… Я думал….»
Так это ОН?!
«Мы могли бы быть друз-зьями…» — неуверенно закончил снежный силуэт, рассыпавшись на круговерть снежинок, а затем вновь собравшись в призрачную фигуру.
— А тебе с таким другом не скучно будет? — добродушно спросила Лада, зевая.
«Не-ет, што ты, што ты? — замахал снежный Он руками. — Я беш-шено… то есть, без-зумно рад!» — Рассыпался поземкой, а потом опять уселся на перилах.
Девушка пожала плечами, прикрывая рукой рот, грозивший разорваться от сладкой сочной зевоты. Глаза начали слипаться.
«Лож-жись с-спать, а я немнож-жко погуляю».
* * *
Впервые за долгое время Лада уснула глубоким и крепким сном, пришедшим на удивление быстро и незаметно. Уснула под завывание ветра в вентиляционной шахте, не обращая внимания на тени деревьев, пугающе метавшиеся по обоям.
Она не знала, что все это время новый знакомый чутко охранял ее сон, отгоняя неспокойные видения, пытавшиеся прокрасться внутрь, и улыбался вслед своим мыслям — значит, поиски были не напрасны. Он нашел своё, и оно того стоило.
Следующим утром Лада пробудилась, словно от толчка, с отличным настроением и невыразимой легкостью во всем теле. Вспорхнула, подбежала к окну, раздвинула шторы. И ахнула в удивлении.
А там!
Ясное тихое утро…
И изумительное по своей красоте прозрачное нетканое полотно, будто созданное талантливой рукой мастера, покрывавшее всю поверхность оконного стекла. А за льдистой красотой пробивался диск восходящего солнца.
Худшее позади! — промелькнула в голове шальная мысль. И верно — согласилась с ней Лада, лучась от счастья. Да, отныне всё будет отлично. Теперь она не одна.
Amberit
Последняя жрица Асиэль
Горячие капли пота скатывались по моему лицу, смешиваясь с солеными слезами. Юбка задралась вверх, обнажая ноги, но у меня не было времени остановиться и разорвать ее для большего удобства, или хотя бы прикрыться, чтобы не подставлять ноги, обутые только в легкие тапочки, укусам морозца. Плащ, накинутый второпях, принадлежал, скорее всего, дайне Леанне, женщине шире меня минимум в полтора раза и ниже на голову, поэтому рукава на добрую ладонь не доходили до моих запястий. Кое-как сколотые волосы давно растрепались, и теперь серебристые пряди рассыпались по спине, постоянно попадая то в рот, то в глаза. Я практически не замечала этого, прижимаясь к спине скачущей во весь опор лошади и мысленно умоляя ее двигаться быстрее, еще быстрее, насколько можно быстрее… Касса делала все, что было в ее силах. Вряд ли она, конечно, откликалась на мои просьбы — ее подстегивали собственный страх и желание оторваться от погони.
К счастью, поздно наступившая в этом году зима была малоснежной, и лес, по которому мы неслись, был только слегка прикрыт тонким белым слоем слежавшегося снега. Но и Бездушным, несшимся сейчас за мной на своих странных двурогих конях с волчьими клыками, он не мешал, и, если бы не тот факт, что я всю свою жизнь провела в Храме и знаю эту местность как свои пять пальцев, они уже давно настигли бы меня.
Мы скакали между деревьев, руководствуясь внутренним чутьем и слабым светом луны во второй четверти, уверенно огибая толстые, покрытые остатками мха сосны, перепрыгивали через поваленные стволы и небольшие овражки. Лес словно бы вымер. Не было слышно ни бодрого уханья совы, ни скорбного подвывания волков, ни надсадного рева потревоженного ксора. Только стук копыт по твердой, замерзшей земле и мое тяжелое дыхание, перемежающееся редкими всхлипами.
