Ника Ракитина - Мое Королевство

— Пейте осторожнее.

Алиса смотрела глазами загнанного зверя.

— Я должен был понять, почему вы плакали ночью.

— Это не ваше дело.

— "Доблестный рыцарь! Придворные дамы сомневаются. Во избежание кривотолков я повелеваю вам собственноручно возложить венец королевы любви и красоты на вашу избранницу." Вам… вашей героине так нужен этот венец?

— Я никогда и ничего не придумываю, — Алиса отодвинулась, пряча лицо в колени, прикрытые одеялом. — Вы спасли меня, чтобы я сочиняла. Зачем вам… то, что я пишу? Вы… получите деньги?

Стах привстал, словно действительно собираясь поцеловать ее в лоб.

— Разве вы не верите в бескорыстие поступков?

Алиса рывком вытащила из-под подушки тетрадь:

— Эти — верят. Я — нет. Кто там кричит?

Он выскочил в выходящий на улицу кабинет, до половины высунулся в окно. И едва там не остался. Потому как уличный мальчишка голосил звонко и доносно:

— Почтенные горожане! в эту пятницу! на Ордынском поле! повелением Одинокого Бога! большой! летний! турнир!!…

— Ребенок, отстань.

Лаки засопел. Иногда он вспоминал, что лет ему всего одиннадцать, и можно не строить из себя взрослого и дать волю эмоциям. Он подождал, пока очищенная картофелина плюхнется в воду, и опять подергал Халька за рукав.

— Дя-адь Саш… А дальше чего было? Интересно же…

Деваться от ребенка было некуда. С одной стороны — он же и сидел, с другой стороны подпирал Халька аристократическим плечом старший Сорэн-младший. Это только на земле руками Сорэны сроду не работали, а на лавочке очень даже… Нож у Гая так и мелькал. Края лавочки занимали девчонки, повизгивали, когда брызги от очередной вкинутой в чан картофелины попадали на голые коленки. Компания с противоположной лавочки это заметила и особенно старалась. В общем, без идейной поддержки трудовое мероприятие превращалось в полное безобразие. Завершали круг почета вокруг котла Мета и Пашка Эрнарский, сидя на хлипких табуреточках посреди замощенной дорожки. Над всем этим покачивала разлапистыми крыльями акация, в воду сыпались мелкие листочки и солнечные зайчики.

— Суп с зеленью и с мясом, — изрек Пашка, заглядывая в котел. Эрнарский — это была не фамилия, а роль. Если Гая вне игры никто не звал Краоном, то к инсургенту Пашеньке роль прилипла насмерть. Но мятежный барон не обижался. Разве что на «барана». — Ну, хлеб у нас будет, а зрелища?

Хальк мрачно подумал, что картошку они и воспитательским составом могли почистить, не упарились бы. А дети пусть играют… подальше!

— Правда, Александр Юрьевич, — протянул кто-то из девиц. То ли Верочка, то ли Анюта: вся такая томная, что Хальк никак не мог запомнить, как ее зовут. — Про любовь!

— Морковь, свекровь, — промычал очень похоже Пашка. — Про интриги давайте, нечего этих дур слушать.

— Про королеву турнира! — рявкнула Мета и чисто девичьим жестом воткнула ножик в безвинную картофелину.

Хальк порадовался, что Пашка сидит по другую сторону котла: Мета отличалась бешеным темпераментом.

— Так, дети! Если мы через пятнадцать минут не дочистим котел, то Ирина Анатольевна нас… э-э… сожрет. Вместо картошки. А если мы постараемся, то вечерком, у костерчика… с этой самой картошкой…

— Если печь, так зачем чистили?! — ахнула Мета.

— В общем, в едином трудовом порыве будут вам и рыцари, и свекровь, и королева турнира. Ясно, э-мнэ?

Дети в подвале играли в больницу:

Зверски замучен сантехник Синицын…

…Ристалище было пустое, как стол. Дождик шуршал в выгоревшей траве, лениво полоскались вымпела, тяжело всплескивали под редкими порывами ветра гербовые штандарты. На противоположной трибуне, под навесом, дамы укутывали вуалями сложные прически. Высокие энены замужних мон вздымались гордо, как храмовые крыши.

— Вон, — сказал оруженосец Гэлада, указуя Яррану костлявым перстом куда-то в гущу этого цветника. — Поглядите, ваша милость.

— Не тычь пальцем. Неприлично.

— Прилично. — Тот, как ни в чем не бывало, грыз крепкими зубами леденцы и каленые орешки, накупленные у торговок перед входом за медный хозяйский грош. — Это ж мона Сабина, нашего, значит, сильно одинокого Бога…

— Заткнись, дурак! Нашел место… — В подкрепление слов Ярран отвесил внушительную плюху. Оруженосец подавился леденцом и умолк. Задумчиво потрогал передний зуб. Зуб шатался.

За препирательствами они не заметили, как трибуны наполнились, утих перепуганный дождик, и трубы герольдов возвестили начало. За ограждением, у шатров, возникла легкая суета, потом на поле, в сопровождении не менее десятка оруженосцев, выбрался рыцарь. Конь под ним был роскошный, белый, мел хвостом порыжелую травку и косил сквозь броню огненным глазом. Рыцарь коню вполне соответствовал, вот только, на придирчивый взгляд Яррана, вооружение было слегка тяжеловато. Но не менуэт же танцевать. Герольды огласили имя. Гэладовский оруженосец поперхнулся. Рыцарь Ордена Бдящей Совы…

— И этой, как ее?.. Пелерины зияющей?

— Элерины, — процедил Ярран сквозь зубы. — Сияющей. Не прикидывайся дураком большим, чем ты есть. Дочерний орден в честь известной эрлирангордской святой, дозволено именным Указом Одинокого Бога. Это ж адепты…

— Чьи?

— Не мои! — отрезал Ярран мрачно.

— Ну и пускай, — объявил оруженосец, ладонью отирая мокрое лицо. — Пускай адепт. Все равно продует!

— Почему?

— По кочану и по капусте. Адепт придоспешенный на четырех ногах и то спотыкается.

Значительность мысли повергла Яррана в полное отупение. Он уставился на Гэладова оруженосца круглыми стеклянными глазами. Видимо, сегодня с утра Гэлад пребывал в хорошем настроении… Ярран вспомнил, как встрепанный и помятый, не иначе как спросонья Всадник вломился к нему в дом — ну как и застал только! — и страшным шепотом стал предупреждать, что турнир подстроенный, все там куплено-перекуплено, и чтобы Ярран даже не вздумал!.. Вот свернут ему там шею — тогда пожалуйста, а раньше — ни-ни. Потом Гэлад осведомился насчет Феличе, получил сдержанные объяснения относительно вольностей мессира управляющего поведения, огорченно покивал и отрядил собственного оруженосца за Ярраном присматривать. Чтобы тот, в угаре семейных неудач, не наворотил лишнего.

Адепт "сияющей пелерины" между тем проехался по ристалищу, пару раз вздернул коня на дыбы, что на мокрой траве было не вполне безопасно. Поединщик для него не находился. Дамы роптали и подбадривали. На трибуне, отведенной простлюдинам, откровенно издевались, свистели и улюлюкали. Это было оскорбительно. Ярран привстал.