Я как завороженная водила карандашом по полотну, мечтая лишь об одном — что бы Иальта и Дорон умерли! Сорвались со скалы и разбились насмерть!
— Отлично, — одобрительно кивнула головой бабка смотря на изображение лежащих на земле, мертвых людей.,- Но тебе надо нарисовать предысторию. Нарисуй то, как это случится.
Старушка взмахнула рукой, холст очистился от старого рисунка, и я принялась рисовать снова. Вот, Дорон — лежит животом на скале у обрыва, и за руку пытается удержать упавшую блондинку. Иальта — с перекошенным от ужаса лицом, из последних сил старается ухватиться за что-нибудь. Дорон соскальзывает вниз… не такая уж легкая ты, Иальта…ха.
А глаза… прекрасней, чем предсмертный взгляд я не видела ничего на свете…
Рисунок будто ожил под моей рукой, и молодые люди, сорвавшись, полетели на дно ущелья. Вот и всё…
— Что ж…Я поздравляю тебя, девочка. Месть свершилась… — обняла меня старушка. — А теперь забирай этот холст — он твой.
— Вам… не жалко? — такая щедрость немало меня поразила. Имей я подобную вещицу, на пушечный выстрел бы к ней никого не подпустила. Может быть, у старушки несколько таких экземпляров? Если конечно он и правда исполняет желания. Но рисунки с него исчезали явно каким-то магическим способом.
— Нет-нет, солнышко, — оскалилась в блаженной улыбке старуха, — Ничуть. Забирай его, и поспеши узнать, что случилось с обидчиками. Я думаю, произошедшее тебя удивит и обрадует. Прощай.
Не попрощавшись в ответ, я рванула к той скале, что рисовала пять минут назад. Мне не терпелось увидеть результат.
Внутри меня всё переворачивалось от волнения. К горлу подступала тошнота, голова кружилась, а в глазах темнело. Хватаясь за скалистые стены, я медленно, пошатываясь, брела по узкой тропинке внизу ущелья. Еще совсем немного, и я удела ИХ — Два тела, неподвижно лежащих в луже собственной крови и грязи после дождя.
Неужели? Бабка не обманула меня… Они, и вправду были мертвы. По-настоящему мертвы…
Меня охватил ужас. Что я наделала!? Я убила людей! Убила… Убила?
Хотя… я ведь всего лишь нарисовала своё желание. Любой бы, будь у него такая возможность, сделал бы то же самое. Наверное, всё в порядке…
Убедившись в том, что Иальта и Дорон не дышать, я без сожаления отправилась в "Шапку горы". Интересно, когда обнаружат их пропажу и забьют тревогу? Сейчас примерно полдень… подождем до вечера. К завтрашнему утру о их смерти точно будет известно. Наверняка конкурс отменят… Да и плевать. Теперь мне надо думать не об этом. Осталось еще двое, и им не жить. Но займусь ими позже. Когда они не будут этого ожидать… а сейчас надо отдохнуть.
Вернувшись в гостиницу, я завернулась в тёплое шерстяное одеяло, равнодушно взглянула на пустующую кровать Иальты и разбросанные на ней вещи, которые она оставила там перед своей последней прогулкой, и, обнимая холст, уснула спокойным, безмятежным сном, с чувством выполненного долга.
Следующим утром всем конкурсантам, собравшимся в столовой, включая и меня, объявили об отмене конкурса, и без объяснений отправили в комнаты, паковать вещи. Но, я-то знала, в чём дело…
Как я и предполагала, конкурс свернули, и уже к вечеру мы с мрачной и молчаливой госпожой Дааной, выехали из Оригса в Краинр. Отсутствие Иальты она не объяснила никак, сказав, что обо всём расскажет в Академии. Я состроила понимающую мину, и отвернулась к окну, погрузившись в свои недобрые мысли. Так я и доехала до самой Академии.
— Руа Кэйлин, — я снова стояла в кабинете господина Хермана, ожидая чего угодно, но только не того, что услышала, — должен сообщить вам, что совет Академии принял решение о вашем исключении.
— Что?! Но почему? — я просто не поверила своим ушам. Неужели из-за отмены конкурса, меня исключают? Да в чём тут дело, вообще? — Господин директор, за что? Я ведь не виновато в том, что ученица Чемши погибла, и конкурс пришлось отменить!
— Конкурс здесь совсем не при чем, Руа, — директор протер очки, и продолжил. — До нас дошли сведения, что ты соблазняла одного из учеников. Причем у всех на глазах. В таверне. И в совершенно пьяном виде!
— Нет! Такого не было! Мы просто, просто отдыхали! Вли сам приставал ко мне! — проклятый художник! Он наклеветал на меня! Он все таки посмел!
— Это дела не меняет. Мы не можем позволить, что бы в нашем заведении учились девушки с подобной репутацией, — директор перешел на крик. — Собирай свои вещи, и к вечеру выметайся отсюда! И даже не надейся — ни в какую другую Академию искусств нашего государства, тебя не примут! А так как конкурс был межгосударственный, очень сомневаюсь в том, что примут тебя вообще куда либо! В общем, молодец, девочка. Испоганила себе жизнь! Всё! Уходи…
— Ну, я…
— Что б к закату духу твоего здесь не было! — заорал господин Херман, а я поняла, что и вправду пора делать ноги, пока директор собственноручно не придушил меня, за опороченную честь своей обожаемой Академии.
И вот я осталась одна… С проклятым холстом, поломавшим мою жизнь. С жаждой мести, с талантом и, как мне тогда казалось, без будущего.
Я вернулась в деревню, к семье. Продавала свои картины на рынке ближайшего города, и вскоре получила свой первый заказ на портрет. За этим заказом пошли и другие… а потом, начались нападения…
Настоящее время. Тирас.
Душный и безветренный летний вечер клонился к долгожданной ночи. Хотелось грозы. Единственное тёмно-серое, светящееся облако делило небо пополам, и та половина, что была ближе к земле, алея, прощалась с солнцем, а верхняя часть обиталища Богов уже встречала ночную красавицу луну, которая пообещала охранять крохотных жителей этого мира, и солнце, одобрительно кивнув, скрылось за лесом, сдав пост. Дождем и не пахло.
Я сидела в "Горящей глотке" и со скучающим видом пялилась в окно, наблюдая за безмолвным разговором небесных светил, и витала в своих одиноких мыслях. На заднем плане шумела толпа, отмечая мой двадцать третий день рождения, но мне было не до веселья. Было слегка не по себе: впервые, я отмечала этот праздник вдали от дома… но, обстоятельства сложились именно так, и по-другому я поступить не могла. Уже около года я жила в столице Краинра — Тирасе, куда перебралась, накопив денег и вернувшись из монастыря, где пряталась от преследований. И где встретила ЕГО. Но, увы, мы не можем быть вместе. Он — монах, а я… сумасшедшая художница и убийца. Да и нападения продолжились с тем же усилием. Но мне уже плевать. Я даже научилась получать от них удовольствие. Точнее сказать — они стали частью моей жизни. А холст — верный помощник и друг, — частью меня.
