Похороны Эйн и возложение надгробья оплатила Умбекка.
Но она не простила свою двоюродную сестру.
Тем более — Сайласа Вольверона.
— Неужели всегда именно такова была моя судьба, Ксал? — спросил старик.
— Ну конечно, сводный брат мой. Скрывать свое истинное лицо можно, но навсегда скрыть его не дано никому.
Ксал вновь взяла Сайласа за руку. Она с любовью вспоминала тот день, когда Сайлас, в конце концов, пришел в табор ваганов и объявил о своем кровном родстве с её народом и с ней.
Бедный Сайлас! Как он страдал! И какие еще страдания ему были суждены! Только теперь, глядя в его лицо, пророчица ощутила приход нового знания, и это знание её встревожило. Внутри стеклянной сферы, казалось, блеснула поверхность воды. Неужели судьба Сайласа открылась?
— Сайлас! Ты слеп, но ты видишь во тьме!
— Да, — прошептал старик. — Я хотел сказать тебе об этом, Ксал.
— Но ты никогда не говорил!
— Я знал, что ты сама это увидишь и поймешь.
Старик склонил голову. Между сводными братом и сестрой протянулась ниточка осознания неизбежного: должен был настать день, когда Сайлас Вольверон ослепнет окончательно. Вероятно, уже сейчас мир, который он видел, не имея глаз, начал туманиться, его стала заволакивать пелена.
— Ошибка природы, да?
— Да, Сайлас. Природы. Мы стареем. — Голос Ксал вновь зазвучал уклончиво. Но Вольверон знал, что она не договаривает. Раскаленный металл не только спалил его глаза, он коснулся и его мозга. Хрупкие связи когда-то должны были прерваться… прерваться окончательно, и старику суждено было уйти из жизни, предварительно лишившись всех чувств. Смерть должна была прийти к нему в черной, мрачной тишине.
Ксал встала и ушла в глубь шатра. Вернувшись, она вложила в руку сводного брата небольшой мешочек. Пальцы Вольверона сомкнулись, и он почувствовал, как тяжел этот мешочек.
— Это песок, сводный брат мой. Светлый, блестящий. Он очень редкий, и это все, что у меня есть. Он… он из страны, лежащей за западными островами.
Вольверон улыбнулся. Разве существовала земля за западными островами? А Ксал уже заговорила голосом пророчицы — таинственным и глубоким:
— Смешай этот песок с землей из-под корней деревьев Диколесья, полной спор, перегноя и крылышек жуков…
— И совиного помета?
— Да. Перемешай, как следует, чтобы получилась густая, мягкая мазь. Приятная на ощупь, прохладная.
— Хорошо. Хорошо. Ксал предупредила:
— Но в свое время, Сайлас, не раньше. Когда это станет действительно необходимо.
Она говорила легко, непринужденно, стараясь скрыть боль, но это ей не слишком хорошо удавалось. То, что видела Ксал, глубоко проникло в её душу — гораздо глубже, чем все, что она знала раньше.
Старик почувствовал это и торжественно кивнул:
— Я исполню свою роль, Ксал.
Снаружи послышались взрывы смеха. Зеваки кричали: «Ура!» Кукольный спектакль близился к развязке. Вот-вот должна была произойти последняя битва между Красномундирниками и Синемундирниками. Однако закончиться она должна была не так, как все произошло на самом деле.
Пьяные голоса одобрительно ревели.
— Пойду, поищу дочку. Не следовало мне бросать ее, — сказал Вольверон и убрал мешочек в карман балахона.
— Приведи её ко мне. Позволь, я предскажу её судьбу.
— Ксал, она еще совсем малышка, — мягко проговорил Вольверон. — Не стоит.
Сводные брат и сестра обнялись. Они стояли около занавеса, расшитого звездами. Ксал задумалась: видит ли Сайлас звезды? Ведь она и не представляла, что это такое — видеть, не имея глаз.
— Порой они меня так пугают, — призналась Ксал, когда толпа взревела, приветствуя гибель Синемундирников. — Сомневаюсь, что им хочется справедливости. Наверное, им просто хочется смерти. Смерти, смерти и еще раз смерти.
— Разве ты не знала, что это именно так? Ксал крепко сжала руку брата.
— Сайлас, пойдем с нами. Мы сможем позаботиться о тебе. И о девочке.
— Мы — создания Диколесья, Ксал.
Гадалка печально кивнула. Брат был прав. Увы, и её порой терзали сомнения. Но какое она имела право сомневаться? Все только начиналось.
Начиналось сейчас.
Откинув занавес крючковатыми пальцами, увешанными кольцами, Ксал тут же вскричала, ухватив за руку какого-то зеваку:
— Добрый господин! Позволь, я предскажу тебе будущее!
— Отвяжись, старая ворона!
— Подходите, подходите! Вижу, вижу, у вас еще остались серебряные монетки!
— Дочка! Дочка! — кричал меж тем Вольверон.
Толпа уже разлучила сводных брата и сестру. Сайласа окружили. Старик крепко сжал свой посох. Он тряс головой, словно пытался оживить свою способность видеть во мраке.
Небо заволокли тучи. Да-да, наверняка небо заволокли тучи.
— Безглазый Сайлас! — выкрикнул чей-то грубый, жестокий голос.
— Безглазый Сайлас!
— Безглазый Сайлас!
Эту дразнилку Вольверон слыхал и раньше. В другое время он бы с грустью подумал о той жестокости, которую, увы, взрослые успели привить детишкам, но сейчас он молча пробирался сквозь толпу в поисках дочери.
— Дочка! — крикнул он вновь. — Дочка!
— Ну и куда же она подевалась, а? Я тебя спрашиваю, Боб!
— Нам её не найти, Полти.
— Чего ты там бормочешь?
— Я говорю: не найти нам ее.
— «Не найти нам ее», — передразнил Полти. — Какой же ты, Боб, зануда! Эй, Тил, а ты что скажешь?
— Можешь обыскать меня, Полти.
— Чего-чего? Так она у тебя?
— Нет! Я пошутила!
Но Полти подскочил к Тил и повалил её на землю. Девочка закричала.
— Полти, ну чего ты… — вяло запротестовал Боб.
Дразнить слепого старика — это было так, легкая забава. Теперь детские шутки кончились. Толпа расступилась. Некоторые зеваки хохотали. Другие смотрели на детей неодобрительно. Боб в полной растерянности глядел на Полти и Тил, барахтающихся в пыли. Где же Лени? Где Вел? Будь Боб постарше и посильнее, он бы непременно вмешался, оттащил Полти от девочки. Но Боб был маленький, тощий и слабый, как и Тил, а Полти — большой, крепкий и сильный.
Тил закричала громче — Полти принялся рвать на ней платьице. Правда, звук рвущейся ткани несколько охладил пыл мальчишки. Он отпустил девочку и, ухмыляясь, отряхнул штаны.
— Ты куда пялишься, Боб, а?
Боб смотрел на Тил, а та — на свое платье. Мать сшила ей это платье специально к ярмарке. Глаза девочки наполнились слезами.
— А она сама ляпнула, что монетка у нее!
— Н-не надо, П-полти! П-пошутила она, а т-ты… — заикаясь, проговорил Боб.
