Гекамистка молча отвернулась к столешнице. Вскоре она передала мне блюдо, на котором лежали четыре печенья. Я ткнула в них пальцем.
— Здесь одно лишнее.
Она посмотрела на тарелку, словно стараясь сосредоточиться и пересчитать движущиеся объекты.
— А… вижу. Ну, сохрани его. Никогда не знаешь…
— Заклинание красоты ухудшило мои умственные способности, — произнесла я (в доказательство я получила двойку по химии). — Но что отнимет у меня этот крюк?
Колдунья на секунду заколебалась, и я уже подумала, что не получу ответа на свой вопрос или же гекамистка солжет. Она уже получила деньги, так о чем ей теперь беспокоиться? Но ответ прозвучал правдиво.
— Крюки влияют на перемещения и контроль. Крюк будет удерживать дорогих твоему сердцу людей рядом с помощью удачного стечения обстоятельств. Они будут видеться с тобой каждые три дня, не смогут уехать дальше, чем на пятьдесят миль, сколько бы ни пытались. Ты можешь обнаружить, что остальные сферы твоей жизни… разладились.
— Что это значит?
— Заклинаемые останутся на крючке. Другие вещи сорвутся с крючка.
— Какие вещи? Что значит «сорвутся с крючка»?
Гекамистка пожала плечами. Она не собиралась или не хотела объяснять что-то еще.
Я решила не беспокоиться по пустякам и вместо этого подумала о Мине, которой посвящала годы своей жизни, все мысли, надежды и желания, и которая, стоило ей выздороветь, тут же оставила меня позади. Рак не забрал ее в том смысле, в котором я себе представляла, и все же вырезал ее из моей жизни, словно нож хирурга. И она была моей сестрой, утверждавшей, что любит меня. Если она могла совершить подобное, то мог и любой другой.
Я съела свое печенье в два присеста.
Люди, обратившиеся к гекамистам, находились за гранью отчаяния. Я не могла с этим поспорить, Мина. Но это было так просто — перестать ненавидеть себя, когда ты красива и рядом друзья. Ненависть к себе не была ошибкой. Прежде чем стать привлекательной, я должна была пройти лечение. Как Мина прошла химиотерапию. Я не видела разницы между печеньем и химиотерапией. Химиотерапия причиняла телу даже больше вреда, чем гекам. Неужели Мина ненавидела себя точно так же, когда шла на лечение? Нет. Она ненавидела рак, я уверена в этом. А я ненавидела свое лицо и свое одиночество.
К счастью, для нас обеих существовало лекарство.
Выглядеть подавленной и больной, испытывать чувство потери чего-то важного на похоронах было несложно. Никто не смог бы догадаться, что я оплакиваю танцы, а вовсе не Уина.
Если бы они смогли проникнуть под маску скорби, то увидели бы за красными от слез глазами, как я прыгаю и кружусь вместе с остальными танцорами в элегантно-романтичном па-де-де,[9] полупрозрачная и мерцающая, точно призрак, во время сольного выхода. Они увидели бы, как я снова и снова повторяю движение после того немыслимого, непостижимого провала в танцевальном классе. Они могли бы увидеть, как я ощупываю все мускулы, один за другим, понимая, что по-настоящему не владею ни одним из них.
Но они не могли заглянуть в мои мысли, поэтому я позволила им думать, что горюю об Уине. Смошенничала.
Сначала мне показалось, что нужно рассказать Диане и Джесс правду о заклинании, но потом случилось то падение в классе. Когда я вернулась домой, Джесс оторвалась от книжки и спросила, как все прошло.
— Хорошо, — ответила я. Прошлые занятия бывали и болезненными, и радостными, и изнурительными, и скучными, но по сути своей всегда хорошими.
Теперь я стояла, не в силах раскрыть рот, и просто не знала, как объяснить, насколько нехорошо чувствую себя на самом деле.
— Я счастлива, — ответила Джесс, делая глубокий вдох, словно для того, чтобы взять себя в руки. — В среду днем у тебя тоже занятия в классе?
— Занятия у меня с утра, а днем по расписанию поход в «Свит шоппе». А что?
— Я записала тебя к врачу.
— Нет, — сказала я.
— У тебя непростое время.
— Нет, нет — балет мне поможет. Лучше прибереги деньги для чего-нибудь другого. Они нам еще понадобятся в Нью-Йорке.
Джесс теребила потертую обивку на спинке дивана.
— Возможно, нам стоит подумать, правильное ли сейчас время для того, чтобы ехать.
— Конечно, сейчас самое время. Первое августа. Дата уже назначена. Манхэттенская балетная школа выбрала меня. Они меня пригласили. — Мой голос сорвался на повышенные тона, я затараторила, не в силах остановиться. — Возможно, в следующем году они не захотят меня взять — я буду уже слишком взрослая. Ровена научила меня всему, чему могла, но теперь мне необходимо профессиональное обучение, чтобы у меня не развились неправильные навыки, к тому же, ты ведь знаешь, большинство компаний набирают танцоров из корпуса юниоров, так что я смогу в этом году устроиться на хорошую работу. Я не хочу ждать. Я не собираюсь гнить здесь еще один год. Джесс, пожалуйста. Мы должны ехать. Мы должны.
Во время своей речи я подходила все ближе и ближе к бархатистому дивану, на котором сидела Джесс. До торшера оставалось один-два фута, и я вряд ли смогла бы до него достать, даже если бы задумалась об этом. Однако я конечно же об этом не подумала и, отчаянно жестикулируя, сильно ударилась о него рукой. А потом споткнулась о край ковра. Джесс вскочила, успев поймать меня прежде, чем я упала. Я напряглась и высвободилась из ее объятий.
— Мы поедем, Ари. Мы поступим так, как лучше для тебя. — Она натужно улыбнулась. — Но сначала тебе придется пройти курс лечения.
— Я не найду нужных слов.
— Уверена, ты что-нибудь придумаешь. Говори о танцах, если не хочешь говорить об Уине.
— Врач не поймет.
— Так объясни. Подобные вещи нельзя оставлять без внимания. Рана загноится.
С каждым вздохом правда постепенно растворялась и исчезала. Как я могла открыть рот и сказать: «Я сделала нечто ужасное», рассказать об Уине и побочных эффектах после нашего горячего спора о поездке в Нью-Йорк? Джесс любила меня и, наверное, поняла бы, но наверняка стала бы меня жалеть. Так же, как Диана и все остальные. Они узнали бы, что я не в состоянии вынести даже немного горя. Узнали бы, что какой-то мальчишка заботит меня больше, чем танцы, что просто немыслимо. Без танцев я была бы никем. Я не знала, как без них жить, потому что никогда не жила без балета.
И не собиралась. Это не мог быть конец — не навсегда. Я должна была танцевать вновь. Я обязана была начать танцевать. К первому августа я должна была уехать в Нью-Йорк — и это было самое важное, гораздо важнее, чем незнакомец по имени Уин, это уж точно.
