— Что прочее?
— Они — мужчины, понимаешь? А среди нас есть женщины. Не притворяйся, что ты этого не заметил, — её сарказм был ему неприятен. — Солдаты могут делать с женщинами всё, что захотят.
Она взглянула ему в глаза.
— Это длится недолго и не очень больно, только потом об этом будет тяжело вспоминать.
— А вы научились помнить…
— Правильно. И тот, с кем это произойдёт, должен будет делать вид, что ему это безразлично. Будет тяжело.
Его руки сжались в кулаки.
— А вам никогда не хотелось убить этих солдат?
Её голос потерял всякую эмоциональную окраску:
— Раньше нам никогда не приходило это в голову. После твоего появления некоторые из нас стали говорить, что мы должны бороться против солдат, но я не вижу в этом смысла: они просто перебьют нас и сожгут наши дома.
— Разве им не нужна пища?
— Есть другие деревни, — спокойно заметила она.
— Ну, а если вы убьёте всех солдат? А потом пойдёте и уничтожите Эллонию? Вы сможете тогда выращивать ровно столько пищи, сколько вам самим необходимо. Вы сможете отдыхать и наслаждаться жизнью.
Он коснулся руками пола.
— Я не хочу говорить об убийствах, — сказала она, протягивая руку и касаясь кончиками пальцев его лба. — Убийства — это дело Эллонии и её солдат. Им положено это делать, — она на секунду задумалась. — Я не могу убить человека. Это было бы… неправильно. Большинство из нас так думает.
— Но иногда просто необходимо убить, — прошептал он. — Разве ты не понимаешь?
— Нет.
Он подумал о всех революциях и контрреволюциях, которые происходили в его Мире. Несколько лет он был наёмником, воюя за того, кто больше заплатит. Он практически никогда не думал о тех людях, которые умирали от его меча, когда он выполнял свою маленькую роль в той или иной никому не нужной войне. Вконец устав от всего этого, он стал матросом торгового судна, но в душе оставался воином. И вот теперь он почувствовал необходимость войны, но люди, которые должны начать эту войну, если они все были такими, как Майна, боялись даже думать об этом.
— Как часто они тебя насиловали? — хрипло спросил он.
— Трудно вспомнить. Я думаю, несколько раз. Это не очень больно, я уже говорила, если не считать самого первого раза. Конечно, если они изнасилуют меня сегодня, будет хуже.
Майна пожала загорелыми плечами. Она не умела прогнозировать. Если случится, значит, случится.
— Ты можешь спрятаться вместе со мной, — сказал он шёпотом.
— Нельзя. Солдаты нас пересчитывают, — сообщила она. — Если нас останется мало, они захотят узнать, где остальные, и будут искать. Иногда исчезают старые — умирают. Но я ведь не старая, и у нас сейчас нет чумы, — она отряхнула юбку. — Если они узнают, что меня нет, то будут искать, а если будут искать, то обязательно найдут и убьют нас обоих, а заодно и моих родителей, — она заплакала. — Они уничтожат всё: сожгут дом, перебьют скотину…
Он протянул вперёд руки и обнял её за бёдра, крепко прижавшись к её ногам, ощущая упругость её плоти и пытаясь рассказать ей о тяжести предстоящего ему испытания. Ему хотелось помочь ей найти путь избежать всего этого, но она была права: что бы он ни сделал, ей и жителям деревни будет только хуже. Даже если бы у него было оружие, он убил бы лишь нескольких эллонских солдат до того, как был бы убит сам. А затем началась бы резня. Сейчас он лишь надеялся, что у Майны хватит душевных сил вынести всё это.
Наконец она произнесла:
— Мне пора идти. Меня ждут родители. Что бы ни случилось — не паникуй, и всё обойдётся.
Она оттолкнула его руки. Он поднял голову и увидел улыбку на её лице, но на глазах у неё были слёзы.
— Всё будет хорошо, — тихо сказала она. — Правда, всё будет хорошо.
— Не верю…
— Прошу тебя, поверь. Твоя жизнь и наши жизни — всё зависит от этого.
Она часто заморгала и вытерла глаза рукавом. Её лицо выглядело по-другому, когда Терман смотрел на неё снизу вверх. Подбородок и нос казались большими, а лоб — маленьким. Он положил руку ей на плечо и тянул её вниз до тех пор, пока их лица не поравнялись.
— Мне было так хорошо, когда ты поцеловала меня. Поцелуй меня снова.
Она поцеловала его в лоб и осторожно встала, нагнув голову, чтобы не задеть крышу. Она подошла к лестнице, спустилась на несколько ступенек и сказала, не глядя на него:
— Не притворяйся, что любишь меня. Иначе причинишь боль не только мне, но и себе. Но я рада нашей дружбе.
Она ушла.
Внезапно Терман остался один. Дверь на чердак закрылась, и он услышал, как убирают лестницу. Затем послышалось какое-то шуршание. Он решил, что это Ланц, Гред и Майна вытирают швабрами края отверстия, ведущего на чердак, чтобы оно было менее заметным.
Вскоре он обнаружил, что может даже привстать, согнув ноги в коленях, и, упёршись локтями в подоконник, смотреть сквозь чердачное окно. Он знал, что не сможет долго стоять в таком положении и ему придётся мобилизовать всю силу воли, чтобы не шевелиться, когда солдаты войдут в дом. И всё же ему хотелось наблюдать за развитием событий.
Прилетел кроншнеп и сел на крышу прямо возле окна, глядя на него с интересом. Терман прогнал птицу. Больше ничего интересного не происходило: унылые поля и медленно передвигающиеся по ним женщины и дети. Вид из окна его комнаты был точно таким же, за исключением высокого цилиндрического сооружения из грубо отёсанного белого камня, которое служило, по всей видимости, деревенским амбаром. С этой стороны границей долины служила опушка большого хвойного леса. Над деревьями парило маленькое облачко. Оно было белым, почти прозрачным и не носило никаких признаков дождя. Ветер медленно, словно нехотя, тащил его по небу. Терман почувствовал, что его грязная одежда, которая стала ещё грязнее от пребывания на чердаке, неприятно прилипает к груди, животу и ягодицам. Он знал, что от него страшно воняет, но запаха не чувствовал.
«Что для меня Майна?» — подумал он. Он вспомнил её в луче света из чердачного окна. Она казалась ему тогда очень красивой. На его родине она, скорее всего, вышла бы замуж за богатого купца или, если бы захотела, стала придворной куртизанкой. Она могла бы добиться и чего-нибудь ещё… Белла выбрала это самое чего-нибудь, стала полноправным членом экипажа корабля и погибла. Она превратилась в это, которое без особых церемоний было зарыто на поле в неглубокой могиле. Кому из них лучше, ей или Майне? «Конечно, ей, — решил он, — для Беллы всё уже кончилось, а страдания Майны будут длиться ещё долго — всю её жизнь».
Он устроился поудобнее, отклонившись назад и ухватившись руками за подоконник. «Я мог бы изменить здесь всё, — подумал он, — мог бы помочь Майне и всем остальным узнать, как должны жить люди. Но я не могу начать прямо сейчас. Я должен подождать… Подождать, пока вернутся силы». Он посмотрел на свои тонкие белые руки. «Тогда я раздобуду меч и поведу этих людей к свободе, а затем… А что затем? Стану их новым Деспотом? Стану новой Эллонией?»
