кончится, то… ты зря так. Разве я вчера не дал слова Батюшке, разве не подарил тебе кольца? Я никуда от тебя не уйду. От этого теперь зависит моя жизнь и твоя жизнь
тоже, ты же знаешь, что будет, если я изменю тебе.
— Все это чудовищно! — проговорила Аланка, вторя своим мыслям.
Сорокамос похолодел и замер.
— Я противен тебе? — каменным голосом проговорил он.
— Вовсе нет, — глядя его волосы, встрепенулась Аланка, — то, что произошло, я и подумать не могла, даже мечтать не смела.
— Но?
— Но это расходится с моими принципами. Сейчас я сама себе противна, Сари.
Сорокамос положил ее руку на ее колени встал, молча оделся и, устало вздохнув, сказал:
— Принципы! Ах, вот оно что! Твои принципы!?
Он вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Опершись руками о стол, Аланка горько заплакала. Так она просидела около получаса, пока в дверь ее комнаты не постучали.
— Войдите, — сказала она, размазывая слезы по лицу.
В комнату вошла Фелия.
— С добрым утром, — прозвенела она, — Ты чего ревешь?
Фелия быстро подошла к Аланке и села напротив. Аланка молчала.
— Это из-за Сорокамоса? — нахмурившись, спросила Фелия.
Аланка кивнула.
— Негоже жениху и невесте до свадьбы… — Аланка снова разрыдалась.
— Я вышлю тебе пару слуг, они помогут тебе собраться, ты же сегодня будешь завтракать с нами. Забудь о постельном белье, гребешках, пыли и тряпках, ты теперь корн-принцесса!
— Спасибо, Фелия, — Аланка улыбнулась и горячо обняла подругу.
Фелия поднялась и собралась уходить, но в дверях остановилась и, не поворачиваясь, сказала:
— Я не понимаю тебя, Аланка! Это ли ни было твоим заветным желанием? — Фелия Теорга резко обернулась, — На протяжении последних пяти лет. Ты только о нем и грезила. А
как два года назад мы с тобой мечтали, что я выйду за старшего брата, а ты за младшего, и станем сестрами, раз уж нам не удалось родиться в одной семье. Отчего плакать, раз мечта сбылась?
— Ты знаешь, милая Фелия, я не люблю мечтать! Мечтам суждено сбываться, но кто даст гарантию, что мечта вдруг не обернется кошмаром?
— Ты сгущаешь краски, дорогая Аланка! Я понимаю, что тебе пришлось поступиться своими убеждениями ради минутной слабости, но… произошло то, что произошло. Разве тебе было плохо?
Аланка молчала долго.
— Мне было хорошо, слишком хорошо. Настолько прекрасно, что если бы на следующее утро я умерла бы, то умерла бы счастливой и не жалела бы ни о чем.
— Алли, брось свой мрачный тон. Привыкай и мирись со своей новой ролью, — с этими словами Фелия вышла из комнаты.
Оставив подругу наедине со своими мыслями, Фелия отправилась в свою спальню. Павлес спал, на губах его гуляла счастливая улыбка. Налюбовавшись на него, Фелия вышла на
балкон. Из башни открывался великолепный вид. Утро очищенное, свежее, прелестное приветствовало Фелию. Парк вокруг дворца был розово-зеленым, пестрыми коврами
раскинулась внизу клумбы, фонтаны блестели в лучах солнца.
За ратушей, за стенами замка, лежал Лебедь-град, от его белых стен слепило глаза. Совсем далеко, где у самого горизонта блестела река, уже золотились поля пшеницы.
Вдруг единое мгновение вся идиллия рухнула. В сердце тонко и уныло затрепетала тревога. Фелия оглянулась на спящего мужа, отследила взглядом чистый горизонт, но не
нашла там причин своего беспокойства. Отогнать противное чувство не удавалось. Ее взгляд скользнул по дорожке парка, где крадучись по-кошачьи проходила Занка.
Чем дольше Фелия наблюдала за сестрой, тем сильнее становилась тревога.
"Нет, с этим пора заканчивать! Невозможно! Просто столько всего свалилось. Надо успокоиться!"
Фелия вернулась в комнату и села за пяльца, периодически поглядывая на мужа. Игла в ее тонких пальчиках тряслась, но Фелия продолжала вышивку.
В то чистое, ясное, свежее утро, словно специально созданное для радости и счастья, в замке поселилось нервозное состояние.
Всю ночь Занка обдумывала свой план действий, который у нее образовался сразу после объявления помолвки корн-принца. Раньше всех она встала и вышла из своей спальни.
Она видела, как и башни Павлеса вышел Сорокамос, лицо его было печальным и злым. "Что бы корн-принцу с утра делать у брата! Или он… Интересно. К чему бы он еще и
такой злой?"
Не долго думая, она отправилась за ним. Минуты три спустя, как Фелия заметила Занку, следуя за корн-принцем, она оказалась около озера.
Сорокамос сел не траву возле скамейки, по озеру плавали лебеди. Герцог смотрел на них и что-то бормотал. Занка подошла поближе и спряталась за кустами.
"Мать-лебедь, помоги рабе твоей и моей невесте обрести покой в душе ее!!" — так молился Сорокамос.
К берегу подплыл большой черный лебедь, старый вожак стаи. Он подковылял к принцу и ткнул его клювом под руку.
— Мерис! — сказал Сорокамос, кладя свою руку на лебединую голову, — старый друг! Ты поможешь мне?
Лебедь крякнул.
— Объясни мне. Мечта разбивается, она уже почти разбилась. Почему? Мы оба этого хотели, а теперь вдруг принципы! Может она просто меня не любит?
Лебедь забил крыльями.
— Возможно, ты и прав. Она меня любит. А если все же нет?
Лебедь рванулся из-под руки принца и крылом ударил августейшего собеседника. Из кармана Сорокамоса выпала книжица сентиментального романа, который он уже два месяца не мог дочитать. Книга раскрылась на последней странице.
— Ты чего, Мерис?
Сорокамос попробовал подобрать книжку, но лебедь ущипнул его клювом за руку.
— Ты тоже не в духе, дружище? Или… ты хочешь, чтобы я прочитал?
Лебедь крякнул.
Сорокамос взял книгу и прочитал всего несколько строк: "Боже! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?"
Принца передернуло.
— Ты это хотел, чтобы я прочитал.
Лебедь еще раз крякнул и полез под руку принца. Сорокамос рассеяно гладил птицу и думал.
— Ну и задачку же ты мне задал, дружище! Получается — вся жизнь моя прожита! Я жил лишь ради этого? Как живет винодел ради лучшего своего вина? Ради того самого
напитка, который станет лучшим его вином, и ни одно вино, ни до, ни после не утолит его жажды?
Лебедь положил на плечо принца голову.
— Знаешь, в этом что-то есть, — горячо воскликнул Сорокамос, — спасибо друг! Мне остается лишь одно, завоевать ее любовь, если она еще не любит меня.
Принц резко встал и собрался идти, как дорогу ему преградила Занка, с лицом святой невинности. Она сделала изящный книксен. Сорокамос поклонился, в его душе возникли
