На это Михаил ничего не ответил, но хитро улыбнулся.
— Твое высочество, ты улыбаешься точно так же, как улыбался, когда я тебя спросил, зачем ты повесил портрет эльфийской принцессы в свой приемный кабинет. — Комен был, как обычно, ироничен. — Между числом провинций и эльфийкой есть какая-то связь?
— Если и есть, то она пока что очень слаба, — ответил Михаил, — но скоро может окрепнуть. Кстати, как ты считаешь, удобно ли пригласить на коронацию соседних монархов?
— Пригласить-то удобно, но они не приедут, — сказал Комен. — Такие вещи решаются за месяцы до события, а не за неделю-другую. К тому же, приехав лично, они тем самым выскажутся вполне определенно в политическом плане. Им гораздо выгоднее, чтобы твоя коронация была внутренним делом Ранига, а они были бы поставлены перед фактом. Правители соседних государств, конечно, признают в тебе короля, но в случае непредвиденных обстоятельств скажут, что от них ничего не зависело.
— Ладно, ограничимся послами, — вздохнул принц. — Как продвигается ситуация с девушками, угнанными в рабство из Камора? Ты нашел кого-нибудь?
— Да, но пока что только двух. Они оказались в совершенно разных местах. Думаю, через месяц-другой мы отыщем больше. А с женой Ксарра что будем делать? Он ведь ее ждет, а она все еще в Фегриде у нашего посла. То есть у посла Миэльса.
— Как только я коронуюсь, — сказал Михаил, — мы пошлем туда в качестве посла Манка. Конечно, он бездельник и пьяница, но я приставлю к нему кого-нибудь поумнее и порасторопнее. Дадим им новую охрану и полномочия. Посла Миэльса арестуем, а девушку вернем.
Комен, кивнул. Он был полностью согласен, что выяснять отношения с послом в Фегриде лучше всего после коронации.
— Твое высочество, а можно спросить кое о чем? — поинтересовался Комен.
— Конечно, не стесняйся. Что это ты вдруг так осторожничаешь? Когда вы все вместе выговаривали мне по поводу Инкит, что-то никто не стеснялся.
— Зачем ты собираешься воевать с Томолом и Кмантом? — спросил Комен, проигнорировав упреки в излишней скромности. — Не будет ли лучше сначала навести порядок в Раниге, а потом, через несколько лет, напасть на соседей, если так уж необходимо это сделать.
— Напасть потом нам будет политически невыгодно, — ответил Михаил. — Это ведь получится захватническая война. Ты думаешь, что это допустит, например, Фегрид? Втроем они нас сметут без всякого напряжения. Вот смотри, сейчас территория Ранига очень мала. Сколько солдат и ишибов мы можем себе позволить? Не очень много. По сути, если нам будет нанесен удар большими силами, то даже наши амулеты не спасут. У Ранига когда-то было десять провинций. А осталось всего шесть. Возможно, мы — самое маленькое королевство в этой части материка. Сейчас наиболее подходящий момент для того, чтобы вернуть свое, как минимум. Армия у нас хорошая, проверенная в боях, еще немного ее нарастим, и с полугодовым ее содержанием как-нибудь справимся. Опять же, наша война не будет захватнической. Ведь мир так и не заключен! Нам даже не нужен предлог, чтобы напасть. У Фегрида не будет никаких причин этому препятствовать. Если, конечно, мы не решим отхватить половину и от Томола, и от Кманта. Но так сильно наглеть я не собираюсь. Пара провинций от одного и пара от другого — и все. А потом уже можно мир заключать.
Хотя Комена объяснение и удовлетворило, но принц знал, что немного лукавит. Он сказал лишь часть правды. Предложение Комена подписать мир и развивать экономику страны было очень разумным. Ведь если у Михаила будет время, он сможет значительно улучшить амулеты и сделать армию непобедимой в полном смысле этого слова. Но принц боялся, что времени-то у него как раз может не оказаться. Когда все успокоится и развеется туман войны, то соседи поймут, в какой ситуации они находятся. Они обнаружат, что у них есть рабы, а в Раниге рабов нет. Осознание этого факта сильно пугало будущего короля. Ведь рабы побегут сюда, в Раниг! Побегут пачками. И он, владыка Ранига, не сможет их выдать. Рабство-то ведь отменено. А возвращать его он не собирается даже под угрозой немедленной расправы. Для него это был вопрос принципа. Возможно, единственный принципиальный вопрос в его карьере самозванца. И что случится потом, подпиши он сейчас этот договор о мире? Будет еще одна война. На этот раз и против Фегрида, который присоединится к Томолу и Кманту. Ведь в Фегриде тоже есть рабы. И молодому прогрессивному королевству Раниг придет конец. Как и ему, Михаилу. Поэтому сейчас Ранигу было необходимо как можно дольше поддерживать состояние неопределенности и хаоса. Если бы не это везение с неподписанным договором, то принцу потребовалось бы запутывать следы каким-то другим способом. Ни в коем случае нельзя дать соседям понять, какая страшная угроза таится в свободном государстве, окруженном со всех сторон рабовладельческими странами.
Существовал еще один потенциально опасный фактор — его амулеты. Амулеты Террота были у Ранига, но их не было у соседей. Это тоже могло послужить дополнительным поводом к войне. Но это сейчас мало беспокоило Михаила. Пока никто не знает, что у него есть возможность делать абсолютно любые амулеты, он в безопасности. В случае угрозы со стороны соседей амулеты можно использовать как аргумент в переговорах или предмет политического торга. Нет, амулеты беспокоили принца гораздо меньше, чем вопрос отмены рабства.
Сейчас нужно было накопить силы и ударить, пока не напали на него. А потом, когда территория Ранига увеличится вдвое, вот тогда уже можно чувствовать себя в относительной безопасности. Соседи не один раз подумают, прежде чем напасть. Да и армия уже будет другой.
Конечно, Михаил мог бы так все и объяснить Комену. Но не сделал этого по двум причинам. Во-первых, принцу было как-то неудобно признаваться, что все его действия основаны на элементарном страхе и ожидании неминуемого поражения. Во-вторых, если от вопроса об отмене рабства зависят их жизнь и существование страны, то Комен может не понять, почему же принц так цепляется за идею освобождения рабов. Проще вернуть все на свои места и жить со всеми в мире. У Михаила и Комена были совершенно разный жизненный опыт. Для одного рабство было явлением обыденным, а для другого — величайшим позором.
Поэтому принц думал одно, говорил потенциальным противникам другое, а собственным приближенным — третье. Он был выходцем из другого мира, совершенно чуждого миру Горр. И часто искренне недоумевал, почему этого никто не замечает.
* * *
Разобравшись с короной и жрецом, будущий король перешел к последней из проблем, связанных с церемонией коронации. К поиску великого ишиба, который умеет управлять облаками хотя бы на очень ограниченном участке. Для этого требовался либо феноменально длинный щуп, либо выдающиеся способности в управлении ти воздуха и создании направленных ветров. Это умел делать великий ишиб Парет, которому Михаил наносил визит во время своего первого пребывания в столице. Поэтому, как только выдалось свободное время, принц снова направился к нему.
