— А ты пробовал приводить на ложе другую женщину?
— Ты сошел с ума? — Он уставился на меня, а затем выпил.
— Прости за глупый вопрос. Ты не уснул и тогда?
— Нет. — Он отставил на столик кубок и сцепил на колене руки. — Бесполезно. Все бесполезно. Ты должен привести ее ко мне, Мерлин. Ты владеешь волшебным искусством. Вот почему я послал за тобой. Ты должен привести ее ко мне так, чтобы никто не знал. Заставь ее полюбить меня. Приведи ее ко мне, когда он будет спать. Ты можешь сделать это.
— Заставить ее полюбить тебя? С помощью волшебства? Нет, Утер, волшебство здесь бессильно. Ты и сам это должен знать.
— Любая старуха клянется, что на это способна. А ты… ты обладаешь могуществом, какого нет ни у кого из смертных. Ты поднял Нависшие Камни. Ты поднял король-камень, когда Треморин потерпел неудачу.
— Просто мои расчеты были лучше, только и всего. Ради бога, Утер, что бы о том деле ни болтали, кому, как не тебе, знать, как все было сделано. Волшебство тут ни при чем.
— Ты говорил с моим братом, когда он умирал. Ты и это будешь отрицать?
— Нет.
— Или то, что ты поклялся служить мне, когда возникнет нужда?
— Нет.
— Ты нужен мне сейчас. Мне нужно твое могущество, в чем бы оно ни заключалось. Или ты хочешь сказать мне, что ты не чародей?
— Я не из тех, кто способен проходить сквозь стены, — произнес я, — и проносить тела через запертые на засов двери. — Он неожиданно повернулся, и я увидел в его глазах лихорадочный блеск, на сей раз вызванный не гневом, а, как мне показалось, страданьем. Я добавил: — Но я не отказывался помочь тебе.
Его глаза вспыхнули.
— Ты поможешь мне?
— Да, я помогу тебе. Когда мы виделись в последний раз, я сказал, что еще, возможно, настанет время, которое вынудит нас действовать заодно. Это время пришло. Я еще не знаю, что должен делать, но это будет явлено мне, и исход этого — в руках божьих. Но в одном я могу помочь тебе уже этой ночью. Я могу помочь тебе заснуть. Нет, сиди и слушай… Если ты хочешь короноваться завтра, хочешь всенародно принять Британию под свою руку, то сегодня сделай так, как я говорю. Я приготовлю тебе отвар, от которого ты уснешь и, как обычно, возьмешь себе в постель девушку. Было бы неплохо, чтобы кто-нибудь, кроме твоих слуг, мог поклясться, что ты провел ночь у себя в опочивальне.
— Зачем? Что ты собираешься сделать? — Его голос напрягся.
— Я попробую поговорить с Игрейной.
Он подался вперед, сжав подлокотники кресла.
— Да. Поговори с ней. Если я не могу пройти к ней, то, может, это удастся тебе. Скажи ей…
— Минутку. Только что ты просил меня «заставь ее полюбить меня». Ты хочешь, чтобы я использовал любую силу и власть, чтобы привести ее к тебе. Если ты ни разу не говорил с ней о своей любви и никогда не видел ее, кроме как на людях, почему ты думаешь, что она придет к тебе, даже если путь будет свободен? Тебе известны ее мысли, милорд?
— Нет. Она не говорит ничего. Улыбается, потупив очи долу, и молчит. Но я знаю. Я знаю. Все мои прежние увлечения были словно отдельные ноты. Сложи их вместе — и получится песня. Она и есть эта песня.
Повисло молчанье. За его спиной в углу комнаты стояла кровать, приготовленная для сна. Над кроватью на стене в прыжке распростерся дракон из червонного золота. В отблесках пламени он двигался, выпуская когти.
— Когда мы говорили в последний раз, — внезапно произнес Утер, — там, среди Нависших Камней, ты сказал, что тебе ничего от меня не нужно. Но, клянусь всеми богами, Мерлин, если ты поможешь мне сейчас, если я получу ее и все сойдет гладко, тогда ты можешь просить меня о чем угодно. Клянусь.
Я мотнул головой, король умолк. Полагаю, он видел, что я больше не думаю о нем; иные силы овладели мной, наполняя освещенную огнем комнату. Дракон вспыхивал и мерцал на темной стене. И в тени дракона возникла новая сущность, сливаясь с огненным король-символом — пламя к пламени. Пламя словно когтистой лапой ударило мне в глаза. Я закрыл их, и наступила тишина. Когда я снова открыл глаза, огонь погас и стена почернела. Я посмотрел на короля, неподвижно сидевшего в своем кресле и не сводившего с меня пронзительного взгляда. Очень медленно я произнес:
— Об одном я попрошу тебя сейчас.
— Да?
— Когда я приведу ее к тебе и все сойдет гладко, ты зачнешь с ней ребенка.
Он ожидал чего угодно, но только не этого. Утер удивленно уставился на меня, потом неожиданно рассмеялся.
— Наверняка, и это в руках богов?
— Да, бог поможет вам.
Он выпрямился в кресле, будто с его плеч свалился непомерный груз.
— Если я взойду к ней, Мерлин, обещаю сделать все, что будет в моих силах. И все остальное, о чем бы ты ни попросил меня. Я даже буду спать сегодня ночью.
Я поднялся.
— Тогда я пойду приготовлю снадобье и пришлю его тебе.
— А ты повидаешься с ней?
— Я увижу ее. Доброй ночи.
Ульфин стоя дремал за дверью. Увидев, что я вышел в коридор, он часто замигал, прогоняя дремоту.
— Мне войти?
— Через минуту. Сперва пойдем ко мне, я дам тебе для него напиток. Проследи, чтобы он его выпил. Этот отвар поможет ему заснуть. Завтра нам всем предстоит долгий день.
В углу, завернувшись в синее одеяло на горе подушек, спала девушка. Когда мы проходили мимо нее, я увидел изгиб обнаженного плеча и прядь прямых каштановых волос. Она выглядела очень юной.
Я вопросительно поднял бровь, и Ульфин кивнул, затем с невысказанным вопросом качнул головой в сторону закрытой двери.
— Да, — ответил я. — Но позже. После того, как заставишь его выпить отвар. Пусть она пока спит. У тебя такой вид, что тебе и самому не мешало бы поспать.
— Если он будет спать сегодня, то, может, и я вздремну. — Он едва заметно улыбнулся. — Приготовь отвар покрепче, а, господин? И чтобы он был приятным на вкус.
— Ну, он его выпьет, не бойся.
— Я думал не о нем, — осмелев, произнес Ульфин. — Я имел в виду себя.
— Тебя? А, понимаю, ты хочешь сказать, что тебе, возможно, придется отведать его первым?
Он кивнул.
— Ты должен пробовать все? Его пищу? Даже любовные снадобья?
— Любовные снадобья? Для него? — Он уставился на меня с открытым ртом. Затем рассмеялся. — Ах, ты шутишь!
— Мне хотелось посмотреть, можешь ли ты смеяться. — Я улыбнулся. — Вот мы и пришли. А теперь подожди, это займет не более минуты.
Кадал ждал меня у очага в отведенном мне покое. Это было уютное помещение в изгибе башенной стены, а Кадал разжег яркий огонь под большим котлом с водой, от которого валил пар. Он достал шерстяную ночную рубаху и выложил ее поверх разобранной постели.
