Катя молча открыла дверь.
— Все вы бизнесмены такие. — Чуб бежала за ней. — Во время светских приемов Мамонтовых из себя корчите, чтобы лицом в салат не упасть. А сами творческих людей за шлюх держите. А я, между прочим, ношу шаровары, потому что это украинский национальный костюм! И феминизация наших национальных шаровар доказывает — украинцы всегда были склонны к матриархату. И у нас, между прочим, тоже есть честь. И ты эту честь оскорбила. Я вызываю тебя на дуэль! Если тебе в кайф, что за честь убивают, то я завсегда силь ва пле! Давно пора…
Дображанская вышла на лестницу.
— До завтра, Машеточка. Спешу. Все здесь чудесно, только машины ездят немыслимо медленно. Обвыкнуться никак не могу, всюду опаздываю. Я правильно употребляю слово «обвыкнуться»?
— Получай, фашист, гранату! — сдернув перчатку с руки, Даша швырнула «гранату» Кате в лицо.
Катерина поймала ее на лету.
Дверь напротив открылась. Оттуда шагнула женщина.
— Здравствуйте, Ольга Силовна, — отозвалась на звук открываемой двери Дображанская и, не взглянув на соседку, поспешила по лестнице.
В то время как женщина отреагировала на Катино невниманье чудно — резко приложила ладони ко лбу, точно от сей нетактичности у нее вдруг случилась мигрень.
— Нет, постой, — выскочила Чуб на площадку. — Завтра я пришлю к тебе секунданта — Лелика Брехова!
— Катя! — вскликнула Маша.
Катя остановилась.
Недовольно взглянула на «кузину» из-под полосатых полей.
Ковалева перевела взгляд на их соседку по лестничной клетке — на даме была точно такая же шляпа, в точно такую полоску.
«В Париже сейчас такие носят», — сказала Ахматова.
Но похожими были не одни головные уборы — две женщины походили друг на дружку. Хоть нынче, когда стало возможным сравнение, в глаза бросалась не только схожесть, но и отличие.
Незнакомка была старше Кати. Шире. Ее красота казалась грубой, топорной.
Их нельзя было спутать.
И все же 1 сентября 1911 года, сидя в коляске с Ахматовой, Маша спутала их.
— Катя, кто это? — обморочно вопросила разведчица Прошлого.
— Разве я так и не сказала тебе? — спросила Катя недоуменно и нетерпеливо. — Прости. Познакомься, Машеточка, это Ольга Силовна. Наследница Ольга. Я нашла ее, когда искала свою прапрабабушку-ведьму.
* * *
— И ты ничего нам не сказала?!!!! — глас Инфернальной Изиды заполнил подъезд.
— Забыла, — обелилась Катя. — Как раз когда я шла от нее, меня озарило: если положить деньги в банк в 1893 году, проценты за двадцать лет составят…
— И поэтому ты нам ничего не сказала?!!! — вознегодовала Землепотрясная.
— Я спешила, — начальственно проговорила Екатерина. — Я пошла зарабатывать деньги. Я заработала вам по пять миллионов.
— И ничего нам не сказала?!!
— У меня было много дел. Следовало полностью использовать Прошлое, пока оно нам подвластно. И какое все это имеет значение? Не понимаю, — пожала равнодушными плечами красавица. — Ты желаешь новой сцены? А я не желаю.
Ее непонимание было искренним.
— Так ты так и не нашла ведьмацкие корни? — трактовала его Ковалева.
— Екатерина Михайловна, — дала о себе знать их соседка по лестничной клетке, из-за которой и разгорелся сыр-бор, — потомственная ведьма.
Наследница Ольга говорила степенно, игнорируя базарность сцены, свидетельницей коей была.
— Катя — ведьма? — приняла информацию Маша.
— И я заверила ее, что со своей стороны предоставлю ей все доказательства, включая мое письменное свидетельство. Оное всенепременнейше вынудило б мою правнучку признать вас…
— Акнир — ваша правнучка, — вспомнила разведчица. — А Кылына — внучка.
— Мы могли выиграть Суд! — воспламенилась Землепотрясная Даша. — Мы могли остаться в Киевицах! Как ты могла не сказать нам, что мы могли?!!
— Я все объяснила. — Катерина стояла на нижней площадке, нетерпеливо поглаживая перила. — Я просто забыла. При чем тут вы?
— То есть как при чем мы?!! — сжав кулаки, Даша двинулась вниз — к Дображанской.
— Ты не помнишь, — скучливо сказала Катя, — что говорила нам Василиса? Если доказать ведовство одной из нас, Киевицей будет признана только одна. Ею могла стать только я. А я не желала быть ею! Мне продемонстрировали более чем красноречиво, что наша власть — рабство. А здесь… Прошу простить, Ольга Силовна, за нелепую сцену. Прости, Маша, что забыла сказать. Я все собиралась…
— Но почему ты не сказала мне, что у магазина «Мадам» стояла не ты? — вопросительно воскликнула Маша.
— А кто? — Дображанская уже шла по ступенькам.
— Она! Ольга Силовна. Вы так похожи!
— Глупость, Машеточка. Тебе привиделось. Между нами нет ни малейшего сходства. Обсудим завтра. Жду тебя к вечернему чаю.
Катя, опаздывающая, засеменила прочь.
Даша застыла с открытым, так и не испустившим новый крик ртом.
— Рада знакомству, — подвела эпилог их скандальной пьесы Наследница. — Надеюсь, Мария Владимировна, моя мазь помогла вам излечиться от неприятных последствий, вызванных «Ратью»? Вы окажете мне честь? — пронизала она взглядом обеих экс-Киевиц. — Милости прошу.
Ольга Силовна распахнула перед ними двери квартиры.
Глава двадцать вторая,
в которой откуда ни возьмись появляется таинственный Иоганн
ВЫШЕЛ В СВЕТ ДО СИХ ПОР ЗАПРЕЩЕННЫЙ РОМАН ЛЕОПОЛЬДА ЗАХЕР-МАЗОХА
Автор в ярких и колоритных штрихах рисует положение современного мужчины, попавшего под власть прелестной, как Венера, но коварной женщины…[40]
«Нива», № 19, 1908
Дом Наследницы поразил Дашу и Машу языческой дикостью.
Ни модного Модерна, ни добротной классики — длинные деревянные лавки, стол, покрытый вышитой скатертью, расписные сундуки, угрюмые горшки. Дом благоухал травами и корнями, измельченными на каменном жернове, притихшем в углу. Дом заставлял забыть, что за окном — начало, но все же XX века.
Хозяйка сняла льняную салфетку с возвышения на столе, обнажив графин и семью крохотных рюмок.
— Угощайтесь. Великое вино. Шестнадцать лет выдержки. Еще сестра моя делала, она была мастерицей.
Наследница передвинула две рюмки к краю стола и наполнила их красным «величием». На графине масляной краской было выведено «Прошу пить». На Машиной рюмке — «Прошу налить». На Дашиной — «Пей еще одну».
Чуб выпила.
— Еще одну? — поощрительно предложила Ольга.
Маша поднесла емкость ко рту, прикоснулась к шестнадцатилетнему вину плотно сжатыми губами и поставила нетронутую рюмку на место.
