– Простите мне мою неучтивость, – сказал, выступив вперед, Сунь У-кун. – Мне все время приходится начинать.
С этими словами он разделся, потянулся всем телом, прыгнул прямо в котел с кипящим маслом и начал там барахтаться и кувыркаться, словно купался в воде.
– Ну и обезьяна! – шепнул Чжу Ба-цзе Ша-сэну, глядя на Сунь У-куна и покусывая пальцы. – Зря мы подтрунивали над ней. Кто мог подумать, что она способна на такие дела? Вдруг Сунь У-кун заметил, что они шепчутся, и это показалось ему подозрительным.
«А Дурень продолжает издеваться надо мной, – подумал он. – Вот уж поистине: «Умный трудится, а дурак наслаждается праздностью». Мне приходится проделывать всякие штуки, а они стоят себе и блаженствуют. Ну, погодите, подстрою я вам штуку, натерпитесь страху».
Сунь У-кун с шумом погрузился в котел и, опустившись на дно, превратился в финиковую косточку.
– Ваше величество, – доложил главный палач, – монашек сварился.
Правитель очень обрадовался и приказал выловить из котла тело Сунь У-куна. Палач взял шумовку и стал шарить ею в котле. Однако отверстия в шумовке были чересчур велики, и Сунь У-кун, превратившийся в финиковую косточку, естественно, проскальзывал сквозь них.
– Этот монах был совсем тщедушный и, видимо, от него ничего не осталось, – сообщил главный палач.
– Схватить остальных трех монахов и бросить их в котел! – приказал тогда правитель.
Сначала схватили Чжу Ба-цзе, и так как вид у него был особенно страшный, его повалили лицом вниз, а затем скрутили ему назад руки.
– Ваше величество, – воскликнул в совершенном смятении Трипитака. – Простите смиренного монаха. Мой ученик, приняв нашу религию, совершил немало славных дел. И теперь, когда он погиб в котле с кипящим маслом, я не хочу больше жить. Вы – правитель, и все здесь подвластны вам. Прикажите мне умереть, и я умру. Только перед смертью я хотел бы просить вас об одной милости: велите принести мне полчашки холодного рисового отвара и три бумажных жертвенных коня. Я совершу жертвоприношение душе умершего и помолюсь за него. После этого я готов принять смерть.
– Недаром говорят, – заметил правитель, – что китайцы отличаются высоким чувством долга.
После этого он велел принести все, что просил Трипитака. Когда это было сделано, Трипитака позвал Ша-сэна и вместе с ним подошел к котлу. Несколько человек схватили Чжу Ба-цзе за уши и тоже подтащили его к котлу.
– О ученик мой, Сунь У-кун!-воскликнул Трипитака:
С тех пор как ты принес монашеский обет,
Ты в путешествии спасал меня от бед.
Заботу, милость и любовь твою ко мне
Тогда не раз в чужой я видел стороне.
Хотели мы достичь Великого пути.
Как мог задумать ты в обитель тьмы уйти?
При жизни к одному ты весь был устремлен,
И цель твоя была – достать святой канон,
И, даже смерть вкусив, ты веру сохранил.
В какой бы дальний край твой дух ни воспарил,
Меня ты должен ждать средь гробовых святынь,
И вместе улетим мы на гору Лэй-инь[56].
– Учитель, – не вытерпел Чжу Ба-цзе. – Вы молитесь совсем не так, как нужно. Ша-сэн! Ты поднеси за меня чашку с рисовым отваром, а я буду читать молитву. – И он, тяжело дыша, заговорил:
Ты, обезьяна с шерстью шелудивой,
Невежественный бимавэнь!
Ты, на смерть осужденный справедливо,
Варишься в масле, бимавэнь!
Вот для тебя пришел последний день!
Покончено с тобою, бимавэнь!
Сунь У-кун, который все это слышал, не выдержал, принял свой обычный вид и, выскочив наружу, как был голый и весь в масле, стал на краю котла.
– Дубина неотесанная! – крикнул он. – Ты кого это тут ругаешь?
– Ученик мой! – воскликнул Трипитака. – Как ты напугал меня!
– Да, прикидываться мертвым наш брат мастер, – заметил Ша-сэн.
– Ваше величество, – докладывали в это время перепуганные насмерть чиновники. – Монах вовсе не умер. Видите, он вынырнул из масла.
Между тем главный палач, опасаясь, как бы его не наказали за ложное донесение, поспешил доложить:
– Вначале монах действительно сварился, но так как он умер в неположенный день, душа его вернулась обратно.
Услышав это, Сунь У-кун рассвирепел. Он выскочил из котла, вытерся и надел платье. Затем он схватил свой посох и, взмахнув им, ринулся на главного палача. Удар был тяжел, и от палача осталось мокрое место.
– У кого это душа вернулась? – кричал Сунь У-кун.
Перепуганные насмерть чиновники поспешили освободить от веревок Чжу Ба-цзе и, повалившись на колени, взмолились:
– Смилуйтесь над нами, смилуйтесь!
Правитель сошел с трона и хотел было удалиться, однако Сунь У-кун задержал его:
– Ваше величество, а теперь прикажите вашему наставнику искупаться в масле.
– О мой наставник, – произнес государь, дрожа от страха, – спасите меня! Скорее искупайтесь в масле, иначе этот монах пустит в ход свой посох.
Сила барана сошел вниз, так же, как и Сунь У-кун, снял с себя одежду и, прыгнув в котел, стал там плавать и кувыркаться.
Оставив правителя, Сунь У-кун подошел к котлу и велел слугам подбрасывать хворосту. Затем он опустил руку в котел и так и ахнул. Масло было холодным как лед.
«Когда я купался, масло было горячим, – раздумывал он, – а сейчас оно совершенно холодное. Понятно! Этому даосу помогает Царь драконов».
Тут Сунь У-кун взвился ввысь и произнес заклинание, начинающееся словом «Ань», которым вызывал Царя драконов Северного моря.
– Я тебе покажу, несчастный червяк с рогами, – набросился он на дракона, когда тот явился на его зов. – Как ты смеешь помогать этому даосу, поручив дракону холода охранять его? Ты, что же, хочешь, чтобы он вышел победителем!
– Да разве посмел бы я поступать подобным образом? – залепетал перепуганный Царь драконов. – Вы, верно, не знаете. Великий Мудрец, что этим тварям путем невероятных усилий удалось добиться освобождения от своего первоначального вида. Однако из всех волшебных способов они знают лишь один – как вызывать духов грома, остальное все ересь, которая не имеет ничего общего с путем достижения бессмертия. Этот способ называется «дакайбо» и овладели они им в стране бессмертных. Двух его приятелей вы уже победили и заставили их принять свой первоначальный вид. А этот сам вырастил дракона холода и потому может своими проделками дурачить людей. Но вас не проведешь, Великий Мудрец! Я сейчас же отзову дракона холода, и даос сварится там весь, без остатка, вместе с костями и кожей.
