Каллиадесу казалось, что его ждет новый мир, наполненный светом, цветом и запахом, когда-то утраченными для него. Не то чтобы он никогда не ценил яркий цвет летнего моря или великолепие огненного заката. Но это были холодные чувства. Красота мира вокруг не трогала его так глубоко, как сейчас.
Даже судна на берегу, неуклюжие и плоскодонные, обладали красотой: от солнечных лучей их промасленная обшивка сверкала, словно бледное золото. Повсюду царили шум и суета, но это был голос жизни и движения, который приносил с собой ощущение радости.
Банокл подошел к нему и уселся рядом.
— Очевидно, мне не следовало убивать вчера царя, — проворчал он, снимая шлем и кладя его на песок.
— Я не знал, что это ты убил его.
— Ну, это был не я, но я приказал это сделать. Военачальники Гектора сказали, что мы могли бы использовать его, чтобы выгнать фессалийцев из Фракии.
Каллиадес покачал головой.
— Ахилл бы не согласился.
— Гектор тоже так сказал. Его военачальники не любят меня. Негодяи!
Каллиадес улыбнулся.
— Ты выиграл битву, Банокл. Одной сумасшедшей атакой.
— Что в ней было сумасшедшего?
— Она должна была провалиться. Ты напал на самую сильную часть армии — царскую охрану Фессалии. Если бы их царь был храбрее, они бы выдержали атаку и порезали твоих всадников на кусочки.
— Но они ведь этого не сделали? — заметил Банокл.
— Нет, мой друг, не сделали. Ты был героем дня. Банокл и его фракийцы. Какая из этого выйдет история!
Великан засмеялся.
— Верно! Я буду даже, пожалуй, скучать по ним.
— Скучать по ним?
— Они остаются здесь.
— Почему?
— Всего около сорока кораблей для переправы. Недостаточно, чтобы перевезти всех за один раз. Гектор перевозит троянскую конницу, оставляет раненых и фракийцев. Говорит, что пришлет корабли завтра обратно. Но есть вероятность, что в проливе стоит вражеский флот, или на горизонте покажется еще одна ублюдочная армия.
— Так ты остаешься? — спросил Каллиадес.
— Я? Почему? Я еду с конницей.
— Мы вместе сражались во многих битвах. Как бы ты себя чувствовал, если бы один из наших военачальников решил бежать, оставив нас на вражеском берегу?
— О, не начинай. Я знал, что мне не надо было говорить с тобой. Бежать? Я не бегу. Я — всадник конницы. А не их ублюдочный стратег.
— Для них ты предводитель, Банокл. Они настолько поверили тебе, что последовали за тобой в битве.
Банокл сердито посмотрел на друга.
— Ты всегда делаешь из простого сложное.
— Это потому, что все не так просто, как тебе бы этого хотелось. В любом случае, мы братья по оружию. Нам нужно держаться вместе.
— Пф! Братья по оружию, когда тебе это удобно. Там, на перевале, тебе это мешало, не так ли?
— Я не хотел, чтобы ты умер, друг мой. Это другое. А эти фракийцы уважают тебя. Они настоящие воины, Банокл. Они пережили поражение и видели, как их гордость втоптали в пыль. Ты вернул ее им. У перевала, когда они разбили врага, и вчера, когда они убили одного из царей, который принес разорение в их земли. Ты для них вроде талисмана. Ты спас сыновей царя и заставил их снова чувствовать себя мужчинами. Разве ты этого не видишь? Ты не можешь их оставить теперь.
— Я все это сделал?
— Да.
— Наверное, так и было, — Банокл замолчал. — Думаю, я мог бы остаться с ними, по крайней мере до Трои.
— Это было бы неплохо.
— Мне придется признать, что я ошибался насчет них. Они умеют сражаться, эти мальчики.
Каллиадес засмеялся.
— Они сражались за тебя, стратег.
— Не называй меня так! Я предупреждаю тебя, Каллиадес. Меня тошнит от этого. И Рыжая откусит мне ухо, когда услышит об этом. Проследи, чтобы она этого не узнала.
Каллиадес усмехнулся и осмотрел опустевшую деревню. Здесь было около двадцати хижин и несколько высоких лачуг для копчения рыбы.
— Куда ушли все люди? — спросил он.
— Они переплыли пролив на своих рыболовных лодках, — ответил Банокл. — Не захотели быть здесь, когда придет враг. Не вини их. Я хочу быть здесь, когда они вернутся. Как твоя рана на груди?
— Проходит. Начинает зудеть.
— Это хороший признак, — улыбнулся друг. Потом он вздохнул. — Я ненавижу командовать, Каллиадес. Я просто хочу где-то спать, иметь хорошую еду в желудке и кувшин с вином под боком.
— Знаю, друг мой. Как только мы вернемся в Трою, все будет проще. Фракийцы смогут выбрать своего собственного стратега, а ты сможешь вернуться к шлюхам и пьянству, к жизни без всякой ответственности.
— Никаких шлюх, — покачал головой Банокл. — Рыжая толстушка разобьет мне лицо. Но все остальное звучит неплохо.
Дым от погребальных костров на равнинах начал подниматься над деревней.
— Сколько мы потеряли вчера? — спросил Каллиадес.
— Я не спрашивал, — сказал Банокл. — Судя по размеру костров, должно быть, несколько сотен. Враг потерял тысячи. Такое случается, когда ты не выдерживаешь и бежишь. Мои парни продолжали убивать их, пока руки не устали поднимать копья. Но все-таки я думаю, что нескольким тысячам фессалийцев удалось сбежать. Они могут перестроиться и вернуться.
К ним подошли двое мужчин. Каллиадес увидел высокого воина со светлыми волосами и голубыми полосками на лице и коренастого лысого Воллина, который воевал с ним у перевала. Оба выглядели рассерженными.
— Нас собираются оставить? — спросил высокий воин.
— До завтрашнего дня, — сказал Банокл, — затем они пришлют корабли обратно.
Банокл встал на ноги, Каллиадес тоже поднялся.
— Гектор не предатель, — вмешался он. — Корабли вернутся.
— Если так, — спросил Голубое лицо у Банокла, — тогда почему ты уезжаешь с ними сегодня?
— Я не уезжаю. Какой ублюдок сказал, что я уезжаю? Каллиадес увидел, что два фракийца переглянулись. Затем заговорил Волин:
— Трое твоих людей — Олганос и другие. Они уже погрузились на корабли. Мы думали, ты поедешь с ними.
— И оставлю вас, парни? Как вы могли так подумать? После всего, через что мы прошли?
Оба воина выглядели пристыженными. Теперь заговорил высокий:
— Если ты остаешься, — сказал он, — тогда я поверю, что за нами вернутся. Они не бросят тебя.
— Хорошо, — кивнул великан. — Тогда все решено.
— Я пошлю разведчиков, — сообщил Воллин. — По крайней мере, они предупредят нас, если идонои вернутся.
Большинство кораблей отплыли, и Каллиадес наблюдал за тем, как гребцы боролись с сильным течением. За проливом была отчетливо видна Дардания, но течение могло отнести суда на юго-запад, дальше по побережью. В проливе ожидали три галеры Дардании, чтобы сопровождать корабли.
