Увидев это чудовище, мать дунула на него, и изображение сразу же пропало, и снова в чаше была чистая прозрачная вода. Когда мы с трудом распрямили негнущиеся спины и подняли головы, перед нами уже сидел отец в своем обычном обличье.
И мать передала чашу ему, а не мне, посмотрев на меня как-то печально и грустно, если можно так сказать, описывая выражение, появившееся на ее уродливой, чудовищной морде. Словно извиняясь, она сказала: «Он ведь самый близкий…»
Я согласно кивнула. Она была права — у отца ее изображение получилось бы, конечно, лучше.
И я пришла теперь на помощь ему, снова отдавая свою силу и чувствуя, как во мне растет и растет усталость и опустошение. В чаше рисунок, изображающий мою мать, медленно менялся, вместо женщины, красивой и статной, появлялось безобразное чудовище; наконец, оно стало совсем похоже на того монстра, в которого превратилась Джелита, и когда отец дунул в это колдовское зеркало, изображение пропало.
— Отдохни, — сказала мне мать, — теперь мы с отцом объединим наши усилия и словно заново создадим твою жизнь.
Я легла на траву навзничь и видела, как отец и мать вместе склонились над чашей; я знала, что они лепили мое изображение в воде так, словно я стояла у них перед глазами. Но мы слишком долго находились вдали друг от друга, и мне стало страшновато, буду ли «я», которую они воссоздадут, такой, какую мне бы самой хотелось увидеть в зеркале? Я ощущала довольно странное и неприятное волнение. Я отвернулась от родителей, чтобы не смотреть, как творят они свое заклинание, и, подняв глаза, стала смотреть на цветущие ветви деревьев, под которыми лежала. И во мне поднималось такое острое желание стать вновь такой, какой я была, сбросить ношу, которую я взвалила на себя, что мне захотелось остаться здесь, и лежать, лежать…
Тело мое онемело, все стало безразлично. Глаза закрылись, и я еще успела подумать, что засыпаю. Когда я, наконец, проснулась, солнце припекало, на землю ложились косые лучи, говоря о том, что большая часть дня уже позади. Я удивилась, почему мы до сих пор не двинулись с места.
Приподняв голову и взглянув на себя, еще лежащую, я увидела, что вновь обрела свой собственный облик. Мать сидела, прислонившись спиной к стволу дерева, а отец лежал, положив голову ей на колени. По-моему, он спал, а она нет; вот ее рука поднялась, чтобы осторожно погладить его волосы, она плавно откинула их назад со лба. Мать смотрела не на отца, а куда-то вдаль, на ее губах играла улыбка, которая необыкновенным образом смягчала ее обычно строгое лицо, она была почти нежной, словно вспоминала что-то приятное и очень ей дорогое.
И меня вновь охватила тоска, невыносимое ощущение одиночества навалилось на меня, доводя до отчаяния, как случалось всякий раз, когда я становилась свидетельницей их нежных, глубоких чувств, словно украдкой заглядывала в теплую уютную комнату с улицы, где меня обступала темная, холодная и безысходная ночь. И у меня возникло жестокое, безрассудное желание разрушить это состояние счастливой безмятежности и крикнуть ей: а что со мной, со МНОЙ? Килан уже нашел ту, которая принадлежит ему, и Кемок нашел. А я… я думала, что нужна Динзилю. Неужели он был прав, когда говорил, что любой мужчина будет видеть во мне лишь орудие для достижения честолюбивых целей? А может быть, не стоит мучиться, не стоит предаваться несбыточным мечтам, а спокойно избрать судьбу колдуньи, да и отправиться по этой узкой и бесплодной дороге?
Я села на землю, и мать взглянула на меня. Я все-таки нарушила ее дрему, но не задала своего безумного вопроса, а она опять улыбнулась, на этот раз мне, излучая тепло и сердечность.
— Такое колдовство очень ослабляет человека. А здесь необыкновенно отдыхает и тело, и дух.
Отец пошевелился и, зевая, приподнялся.
— Как хорошо! Но нельзя спать целый день. Пора отправляться в путь, нам предстоит еще очень много, а при свете дня это, пожалуй, удобнее.
Кажется, наш отдых благотворно подействовал и на Айлию тоже во всяком случае, мать решила, что ее можно выпустить из-под нашего жесткого мысленного контроля, и для нас это было большим облегчением. Она уже пришла в себя настолько, что могла самостоятельно съесть немного пищи из тех запасов, какие мы прихватили на берегу.
И нам пришлось оставить этот оазис покоя в старом фруктовом саду. Проходя мимо последнего цветущего дерева, я не сдержалась, сорвала веточку и поднесла ее к лицу, вдыхая аромат цветка, затем воткнула ветку в волосы, словно желая унести с собой частичку этого покоя и радости. И что очень странно, аромат не сделался слабее после того, как цветок увял и поник, наоборот, он усилился, стал явственней, благоухание прямо-таки омывало мое тело.
Этой ночью мы расположились на ночлег на вершине невысокого холма, откуда очень хорошо просматривались окрестности. Мы не стали разводить никакого огня, а когда темнота сгустилась вокруг, вдруг увидели вдалеке к югу от нас какую-то яркую точку и отец решил, что там — стоянка племени. Он удивился тому, что она так далеко от реки, но, вероятно, напуганные до полусмерти кочевники боялись вернуться на берег даже за скарбом, брошенным ими при внезапном бегстве.
Спали мы снова по очереди. На этот раз мое дежурство выпало на самую середину ночи, и когда мать разбудила меня, чтобы передать вахту, я поплотнее закуталась в плащ, потому что было довольно холодно. Айлия лежала рядом со мной и вскоре после того, как мать легла и заснула, я услышала, что девушка шевелится и что-то бормочет во сне. Она вертела головой из стороны в сторону, и с ее губ срывались невнятные слова. Бормотание стало громче и отчетливее, я наклонилась над ней и неожиданно разобрала:
— На запад… через злой лес… на юг через реку… снова на запад… через фруктовый сад… затем на запад к холму, рядом с которым стоят два других, пониже. На запад… они это называют Зеленой Долиной…
Повторив это трижды, Айлия замолчала, а я сидела над нею, оцепенев от страха. Нет, это были отнюдь не сонные бредни, она словно сообщала наш путь кому-то, будто докладывала. Докладывала! Но кому и зачем?
Племя ее было перебито… А может быть, морские бродяги захватили часть людей в плен и увезли с собой? Однако я не верила, что кто-нибудь из ее соплеменников может сообщаться с ней мысленно. Я вспомнила, как она перепугалась до смерти и пыталась убежать, увидев то племя у реки, и подумала — уж не было ли среди них колдуньи, подобной Ютте. Не она ли теперь следила за нами? Вполне возможно… и тут же мне в голову пришло другое объяснение, было оно гораздо страшнее и, — увы! — больше походило на правду.
Илэриэн! Конечно, он не осмелился бы установить контакт со мною или моими родителями, прекрасно осознавая, что при первой же попытке, даже весьма осторожной, мы тут же обнаружим его. Но Айлия — это беспомощное, слабое существо — никак не могла противостоять тому, кто понаторел в колдовском мастерстве. Значит, он добрался до нее и теперь, контролируя ее разум, выслеживает нас.
И опять меня затопили прежние страхи: кто он? Что собирается делать? Но в то же самое время я ощутила невероятные слабость и усталость, как тогда, когда мать показала мне, какое безграничное одиночество терзает его, когда я словно бы вместе с ним пережила потрясение, нет — катастрофу, вызванную в его душе тем, что застал он в мире, куда страстно мечтал вернуться, стоя там, внутри кристаллической колонны пленником Зандора.
Я никогда не верила, что он может сознательно причинить зло, но я знала подобных заклинателей, они нередко действовали напролом, безрассудно и бездумно, не из жестокости, а просто из любопытства и чрезмерной самоуверенности. Он уже был таким однажды, и его появление, возможно — новая угроза тому миру, что заново создавался в Эскоре. Если он сможет проследить наш путь до Зеленой Долины!..
Нам надлежит снова полностью взять под контроль разум Айлии. Правда, в таком случае она опять превратится в тягостную обузу, ее придется тащить за собой и постоянно следить за ней. А впереди нас ждет наверняка немало опасностей, и такая пленница может стать причиной нашей гибели. Проще всего, очевидно, было бы бросить ее, но это совершенно немыслимо. В конце концов, окончательное решение принимать не мне одной.
Оставшиеся часы моего дежурства я провела, внимательно прислушиваясь не только к ночным шорохам, но и к Айлие. Однако спала она спокойно.
Разбудив отца, когда настал его черед охранять нас, я предупредила его о том, что услышала, чтобы он тоже, в свою очередь, был настороже, хотя вряд ли должно было произойти что-нибудь еще, все, что от нее требовалось, Айлия уже сказала.
Когда настало утро, мы все трое стали совещаться. Джелита в задумчивости рассуждала:
— Не думаю, чтобы в племени была какая-нибудь колдунья, — сказала она. — Твоя Ютта была все-таки исключением, как она попала к кочевникам — загадка. Что же касается Илэриэна, это, конечно, более вероятно. Может быть, нам не стоило оставлять его…
