Была бы задница, а приключения на нее всегда найдутся – если мне когда-нибудь приспичит обзавестись фамильным гербом, я непременно напишу на нем эти слова! Всю ночь мы с Хэхэльфом бодро шагали вперед по тропинке, едва различимой в свете маленьких разноцветных лун. Все было спокойно, пока не взошло первое солнышко. Мы как раз начали подыскивать место для отдыха: за дорогу мы окончательно сменили режим, и теперь солнечные лучи навевали на нас сон, как на ночных птиц. И вот тут-то из зарослей появились вооруженные люди в сиреневой одежде – порядком изношенной, но все еще вполне нарядной. Разбойников было немного: я насчитал пять человек. Среди них имелись одна пышногрудая рыжая дама, один темнокожий человек – на первый взгляд он был очень похож на самого настоящего африканского негра! – и один совершенно неописуемый тип, не то цивилизованный дерьмоед, не то просто оживший мертвец, во всяком случае, у него была сероватая кожа, голова безвольно болталась на болезненно длинной тонкой шее, а глаза оставались полуприкрытыми, даже когда это несчастье попыталось метнуть в нас дротик. Остальные двое разбойников показались мне ничем не примечательными личностями: точно такие же ребята с тусклыми глазами и мечтательно приоткрытыми ртами в изобилии бродили по замку моего приятеля Таонкрахта.
– Смотри-ка, как они рано встали! – беззаботно удивился Хэхэльф, доставая из-за пояса небольшую, но явно опасную для жизни окружающих секиру. До сих пор я не видел это оружие в деле, но ни на секунду не сомневался, что Хэхэльф худо-бедно умеет обращаться со своей игрушкой.
Я даже рассмеялся от удовольствия, берясь за палицу. Можно было подумать, что я годами мечтал о сражении с альганскими разбойниками – и вот, сбылось наконец-то! Собственный смех показался мне каким-то жутким, как тявканье гиены в ночном лесу. Разбойники тут же начали пятиться. Варабайба говорил мне, что его оружие отпугивает потенциальных противников, но думаю, здесь его волшебные свойства были без надобности: на их месте я бы сам сделал ноги от такой странной парочки, как мы с Хэхэльфом!
Щенки чару, тем временем, умудрились выбраться из-под куртки своего хозяина. С радостным визгом они вцепились в ногу серолицего разбойника: он находился ближе всех. Тот взвыл, но как-то равнодушно, словно выполняя надоевшую обязанность. Глаза он так и не открыл. Его коллеги пустились наутек. Мы с Хэхэльфом не сговариваясь бросились за ними. Нами овладел настоящий охотничий азарт. Не то, чтобы мы действительно считали, что должны поймать и обезвредить этих перепуганных бедолаг, просто не могли отказаться от возможности поразмяться. Думаю, мы вели себя ничуть не разумнее, чем щенки, с энтузиазмом терзающие конечность несчастного разбойника, и без того едва живого. Дело кончилось тем, что мы поймали всех, кроме одного мужчины в почти новой сиреневой куртке. Он умудрился залезть на высокое дерево с толстым, совершенно гладким стволом – ума не приложу, как ему это удалось! Теперь дядя сидел на ветке метрах в десяти над землей и громко завывал от ужаса. Впрочем, я так разошелся, что был готов последовать за ним. Хэхэльф поймал меня за рубаху, когда я уже был у самого дерева.
– Зачем он тебе сдался? Пусть себе сидит, так смешнее. Особенно, когда он попробует слезть…
Я помотал головой, чтобы прийти в себя – так отряхиваются собаки, вылезая из воды. Мой охотничий азарт действительно был похож на воду: только что он накрыл меня, как самая настоящая волна, а теперь я чувствовал, как мой праведный гнев разлетается в стороны, подобно тяжелым брызгам какой-нибудь вязкой жидкости, вроде киселя.
– А на фига мы их вообще ловили? – весело спросил я Хэхэльфа. – Или ты собираешься взять их в рабство и продать на каком-нибудь рынке?
– Можно, конечно, – невозмутимо согласился он. – Только таскаться неохота с этими болванами… Отпустить их, что ли? Они теперь пуганые, будут сидеть в лесу тише норных чечубечу.
– Можно и отпустить, – кивнул я. – Все лучше, чем за собой таскать.
Разбойники, которым хозяйственный Хэхэльф успел хорошенько связать ноги, смотрели на нас во все глаза, не веря в свою удачу. В связке они были похожи на огромный нелепый букет сирени.
– А то может съедим? – подмигнул мне Хэхэльф. – Давненько мы с тобой свежего мяса не ели, Ронхул!
Банда сиреневых отреагировала на его предложение тихим отчаянным воем.
Как ни странно, слова Хэхэльфа не показались мне шуткой. В то же время они меня совершенно не шокировали. Более того: я всерьез задумался над его предложением.
– Да ну их, – наконец сказал я, – резать, свежевать, жарить – это же до вечера работы! А я спать хочу.
– Я тоже, – согласился он. – Ну что, отпустим?
Разумеется, мы их отпустили. Сиреневые скрывались в лесу с такой невероятной скоростью, словно у них имелись небольшие, но мощные реактивные двигатели. Хэхэльф не отпустил только чернокожего. Да тот и сам не порывался убегать. Спокойно сидел на траве и изучающе сверлил нас большими круглыми глазами небесно-голубого цвета – в сочетании с темно-коричневой кожей они производили неизгладимое впечатление.
– Этот – не какой-нибудь альганский урэг, а нормальный парень, из хо, что живут где-то на Оша, если я ничего не перепутал, – объяснил он мне. – И как его сюда занесло? Сейчас попробую с ним поговорить… Только отойдем подальше отсюда, а то эти вопли кого хочешь с ума сведут, – он имел в виду несчастного разбойника, застрявшего на вершине дерева надолго – если не навсегда.
Темнокожий хо говорил на кунхє гораздо лучше, чем я по-бунабски. То есть, выступать с торжественной речью на коронации очередного Ванда ему бы вряд ли позволили, но объясниться с ним оказалось вполне возможно. Пока мы перекусывали перед сном, Са Усдана Па, как его звали, сбивчиво поведал нам драматическую историю своей одиссеи. Оказалось, что он был одним из первых моряков народа Хо, решившимся на большое морское путешествие. Лодки, по его словам, у них были хорошие и легкие в управлении, просто его соплеменники никак не могли взять в толк: зачем куда-то ехать? Поначалу все шло хорошо: парень в одиночку благополучно добрался до Халндойна, продал там какие-то ковры, о которых он говорил с такой горделивой нежностью, с какой счастливые матери рассказывают подругам о своих детях, хорошо устроившихся в жизни. Потом Са Усдана Па отправился в обратный путь, и вот тут-то начались несчастья. Сначала на его лодку напали страмослябские пираты, которые, впрочем, смертельно испугались темной кожи Са Усдана Па, не стали брать его в плен, а в тот же день высадили на каком-то пустынном побережье. Буквально на следующий день на этом побережьи появились уллы, так что бедняга Са Усдана Па снова оказался в плену. Впрочем, это несчастье тоже было недолгим: уллы накормили его курмдой, после чего Са Усдана Па принялся распевать свои песни. Уллы были настолько тронуты его вокальными данными, что довезли парня до Бондоха, дали немного денег на дорогу, пожелали удачи и отправились по своим делам. И тут Са Усдана Па совершил роковую ошибку: зашел перекусить в портовый трактир, хозяин которого тут же опоил его каким-то снотворным и спрятал у себя в подвале: этот тип специализировался на торговле заплутавшими путниками, особенно такими экзотическими: в последнее время знать Земли Нао старалась иметь побольше слуг-иностранцев, это считалось особым шиком. Так Са Усдана Па попал в замок моего знакомого Таонкрахта. Жизнь там показалась ему настолько невыносимой, что он воспользовался первым же предложением одного из слуг удрать в лес вместе с ним, его сестрой и зятем: они как раз украли из хозяйского гардероба старую одежду запретного для слуг сиреневого цвета и теперь очень боялись угодить в цакку. В то же время, ребята мечтали примерить обновку – да уж, нечего сказать, проблема! Са Усдана Па думал, что оказавшись в лесу, найдет дорогу на побережье, но пока еще не успел: они удрали из замка всего дней двадцать назад, и он как раз начал с ужасом понимать, что не знает, в какую сторону следует идти, и возможно никогда в жизни не выберется из этого непроходимого леса.
