— Ты сошел с ума, — я покачал головой и чихнул от запаха специй. — Напрасно охотники считают, будто вампирам не грозит помешательство.
— Будь здоров, Тишка, — мое замечание не оскорбило Лаврентия. — Я приглашу сюда всех вампиров колдовским посланием и стану их императором. Моя армия быстро освободит городок от людей.
— Ты, право, лишился рассудка. Вампиры не считаются с государственными законами. Им не нужна империя. Да и в зеркало ты давно смотрелся, Лаврушка? — я расхохотался и чуть не выплеснул кровь на штанину. — Приглашенные не захотят тебе повиноваться. При твоем явлении их взору они захотят тебя скушать, и тотчас исполнят свое желание.
— Я дам им столько еды, что они не помыслят о съедении благодетеля. А тебе, Тишка, я по старой дружбе предлагаю место фельдмаршала армии взамен безвременно ушедшего Маэно Яматори. Знай, если ты отвергнешь мое небывалое по щедрости предложение, я и без твоей помощи создам империю вампиров. Для начала я обращу Агнетту и самураев, а следом за ними — всех доверенных господ и дам. Ты не сможешь мне помешать. Соглашайся, покуда я благорасположен к тебе.
Аргументов для продолжения спора я не находил: «Что толку спорить с безумцем. Знать бы, как его остановить… Убить его без промедления и снова оказаться вне закона, покинуть волшебный край и пуститься в бега? Нет, это неподходящий выход из положения. Не хочу менять место жительства».
Кроме того, я считал, что наибольшую опасность для горожан представляет не спятивший вампир, а пернатая ведьма. Без ее помощи предатель — ничто. А поскольку Шенигла не стала его помощницей в деле основания вампирской империи, значит, она понимает бессмысленность его затеи.
Впрочем, и предсказаниям Шениглы о близости смертного часа Лаврентия я не особенно верил. Подозревал, что она намеренно пугает трусливого вампира, чтобы он оставил безумную идею.
Погрузившись в задумчивость, я поднес стакан крови к губам. Лаврентий продолжал излагать утопические планы, считая ворон на фабричных крышах. Меня посетило недоброе предчувствие. Не отпив крови, я заглянул в стакан, и мне почудилось, что на его дне притаилось зло.
«Покажи мне правду», — убедившись, что предатель не смотрит на меня, я опустил в стакан оберег и зажмурился.
Время остановилось. Восторженный голос Лаврентия уплыл в недосягаемую для слуха даль. Мое сознание вдруг очутилось в гостиной проклятого дома, и я услышал шепот заговорщиков.
— Тихон — дюже сильный вампир, — сидя в кресле, Лаврентий потянулся к замершему в поклоне Маэно. В руках самурай держал открытую расписную шкатулку, в которой виднелись стеклянные колбы с прозрачной жидкостью. — Не верится, что его может свалить это вещество.
— Уверяю вас, господин, — Маэно распрямился. — Достаточно попадания в его кровь малой капли. Спустя несколько часов Тихон умрет в невыносимых муках. Перед вами смола черной осины из Леса Мертвых с горы Фудзияма. Она пропитана страданиями неупокоенных душ самоубийц. Нет для вампира яда страшнее ее.
— Браво, Маэно. Твои старания достойны поощрения. В начале месяца я прикажу удвоить твое жалование.
— Всегда к вашим услугам, господин, — Маэно улыбнулся, довольный, что одним вампиром станет меньше…
Видение не исчезло. Я оставался в гостиной дома Лаврентия, только вместо предводителя самураев на сцене появилась Лейла.
— Твои фантазии не осуществятся, Лаврушка, — вампирша заерзала в полосатом кресле, держась за живот — ребенок сильно толкался. — Я намерена пресечь это сумасбродство.
— Тебе бы сидеть дома на мягких подушках и беспокоиться о малыше, а не записываться в идейное товарищество, — Лаврентий откинулся на спинку. — Что за печаль тебе о нашей империи? Я подберу тебе тепленькое местечко в правительстве. Не горюй, не останешься без чашки крови.
— Я довольна своим местом. За огромным кушем не гонюсь, — Лейла убрала под хиджаб прядь волнистых волос.
— Так и сиди на своем месте. Не суйся куда не звали. Разве допустимо для бабы твоей веры спорить с мужиками? Тебе положено молчать, что б ни случилось. Вот и помалкивай.
— Не могу я молчать, коли заходит речь о твоей жизни. Ты мне не безразличен, Лаврушка. Мы много лет прожили во взаимной любви. Тоскую по тебе, сердце за тебя болит. Я не хочу, чтобы тебя убили.
— Ну и вздор несешь! Кто меня убьет? Тихону близко не подобраться.
— Тебя убьет Валко Вышкович. Он придет сюда, и никто не убережет тебя от его гнева.
— Почто я сдался Валко? — Лаврентий рассмеялся и приложил салфетку к губам.
— Всем известно, ежели кто и достоин зваться императором вампиров, то исключительно он, Валко Вышкович, — Лейла выставила туфлю из — под длинной фиолетовой юбки, готовясь встать. — Сам посуди, Лаврушка, понравится ли ему, что некий самозванец присвоил его титул и учредил империю? Да он как проведает о том, так и заявится сюда. Он выпьет твою кровь и разорвет на мелкие куски твое жирное тело, в назидание всем вампирам.
— Ежели Валко в кои-то веки узнает о моей империи, для него будет поздно. Супротив моей армии ему не устоять. А покамест он скитается одиноким путником по безлюдным местам Закарпатья. Откуда ему знать об моих выдумках?
— Коли ты не отвергнешь свой безрассудный план, я пойду к знакомой ведьме и попрошу ее отправить весточку для Валко. Приглашу его сюда. И Тихона поставлю в известность о твоем замысле. Давно пора ему рассказать, где ты прячешь остаток его сокровища. Когда на мою сторону перейдут Валко и Тихон, ты по-другому запоешь, Лаврушка!
— Вот Тихона не приплетай, он трус.
— Нет, он герой! Он предводитель нашей стаи. И он убьет тебя с великой радостью.
Лейла встала, держась за угол трюмо. Внезапно она рухнула в кресло, обняв живот и запрокинув голову.
— Ребенок просится на свет, — тяжело дыша, проговорила она.
— Ты хоть бы до рождения малого отложила революционные дела, — Лаврентий подошел к ней.
— Оные дела не терпят отлагательств, — Лейла погладила живот и отмахнулась от бывшего мужа. — Так ты меня услышал?
— Конечно, услышал, — поморщился Лаврентий. — Ради твоего спокойствия, милочка, я забуду излишне волнующие тебя планы… Маэно, будьте любезны, принесите даме кровь черного ягненка! — крикнул он и погладил Лейлу по голове. — Тебе не мешает подкрепиться.
— Я не голодна, — Лейла отклонила его руку.
— Тебе так воображается, милочка. Бабы на сносях неизменно голодные.
Расторопный Маэно принес кувшин с отравленной кровью. Лаврентий поднес его к губам Лейлы и замер в тревожном ожидании.
