— За короля Ганибу!
Солдаты принялись озираться.
— Кто идет? — воскликнул один из них по-валмиерски.
Родная речь звучала для Скарню как музыка. Он назвался, добавив:
— Я и мои люди из ударной армии. Пробрались мимо альгарвейцев.
— Тогда вам повезло — немногим это удалось, — мрачно ответил солдат. — Да немногие и пытались, правду говоря. Покажитесь, чтобы мы знали, что вы сами не рыжики-лазутчики.
Скарню покинул укрытие первым, двигаясь медленно и осторожно, чтобы валмиерские патрульные не подстрелили его с перепугу.
Один из солдат подошел, оглядел его с головы до ног, перебросился с ним несколькими словами и только тогда крикнул:
— Похоже, он из наших, сержант!
— Ладно! — откликнулся его командир. — Отведи его и этих ребят в штаб. У нас каждый солдат на счету.
Слово «штаб» вселило в Скарню некоторую надежду. Добравшись до пресловутого «штаба», однако, маркиз обнаружил, что старшим офицером там является немолодой и тучный капитан по имени Руднинку, а в подчинении у него находятся три роты неполного состава.
— Ничего нет! — ныл толстяк. — Солдат не хватает, бегемотов не хватает, половине тех, что есть, недостает брони или боеприпасов, коней не хватает, единорогов — тоже. И такими силами я должен удерживать фронт на протяжении нескольких миль. Атаковать мы не можем — это было бы самоубийство. И удержать рыжиков, если они за меня возьмутся, — тоже.
— А что можете? — поинтересовался Скарню в надежде, что Руднинку, если его пнуть, все же способен на что-нибудь полезное.
Но надежды его вновь оказались напрасными.
— Ждать, — ответил толстяк, — что случится на юге. Если мы победим, может, нам удастся ударить альгарвейцам во фланг. Если нет — а положение там совершенно отчаянное — я сдамся. Что еще можно поделать?
— Сражаться, — ответил Скарню.
Руднинку посмотрел на него, как на душевнобольного.
* * *
Отмечая на карте в своем кабинете ход Дерлавайской войны, Хадджадж пользовался отчасти докладами зувейзинских посольств в Трапани и Приекуле. Доклады эти не всегда стыковались между собою: альгарвейцы имели привычку объявлять об очередной своей победе за несколько дней до того, как в том же скрипя зубами сознавались валмиерцы.
А отчасти министр иностранных дел пользовался передовицами столичных газет. Те порой подпускали совершенно невообразимые «утки», но чаще передавали новости с дальнего востока быстрей и точней, чем любое из посольств.
Хадджадж воткнул бронзовую булавку с зеленой эмалевой головкой чуть восточнее валмиерского городка Вентспилс и, только тогда обратив внимание, где этот город находится, тихонько присвистнул. Вентспилс располагался намного восточнее Приекуле и примерно на той же широте. Альгарвейцы все же достигли берегов Валмиерского пролива и заставили лагоанцев вывести войска и драконов из владений короля Ганибу — иначе те были бы отрезаны от своих и уничтожены или захвачены в плен. Островитянам пришлось зарезать множество собственных бегемотов, чтобы те не попали в руки врага.
А теперь, вышвырнув лагоанцев с материка на время, загнав в котел и обессилив ударную армию Валмиеры, альгарвейское войско совершало впечатляющий обходной маневр, чтобы ударить на север и восток по… да в общем, заключил Хадджадж, могли и не утруждаться.
Раздумья его прервал вошедший Шаддад. Министерский секретарь был облачен — настоящий подвиг для зувейзина — в рубаху и килт покроя, весьма модного в те дни, когда Хадджадж учился в университете Трапани, еще до Шестилетней войны.
— Ваше превосходительство, — промолвил секретарь с поклоном, — должен напомнить, что до визита маркиза Балястро осталось менее получаса.
— Это ты к тому, что мне пора накинуть саван? — поинтересовался Хадджадж.
Шаддад серьезно кивнул.
— Именно, сударь. Неразумно оскорблять чувства альгарвейского посла.
— О, Балястро не оскорбится, — ответил Хадджадж, открывая шкафчик, откуда министру порой приходилось вытаскивать одежду. — Он же альгарвеец: всякий раз, когда он выходит из посольства по делам, он поглядывает на женщин. Взирать на мой дряхлый костяк ему, признаю, будет не столь приятно, так что ради него облачусь.
Он натянул рубашку и юбку несколько более современного покроя. В одежде из прозрачно-тонкого хлопка ему не могло быть намного жарче, чем голому, и все равно министру казалось, что он невыносимо потеет. Тело его маялось в липкой тюрьме. Министр печально пощелкал языком, но продолжал терпеть.
Маркиз Балястро вступил в его кабинет точно в назначенный час. Походка его свидетельствовала о том, что посол доволен. Масляный блеск в глазах — что Балястро получил бездну удовольствия, прогулявшись от альгарвейского посольства до царского дворца. Служанка, одетая на зувейзинский манер — то есть в сандалии и ожерелье, принесла ему и Хадджаджу чаю, вина и печенья. Глаза маркиза заблестели ярче.
Будучи человеком культурным, посол Альгарве в Зувейзе придерживался местных обычаев. Только когда служанка унесла поднос и посол закончил оглаживать взглядом ее фигуру, Балястро позволил себе промолвить:
— Я только что получил важное известие, ваше превосходительство.
— Так рассказывайте, рассказывайте! — попросил Хадджадж.
К собственному неудовольствию, он пролил каплю вина на рубашку. Вот еще причина недолюбливать одежду — отчистить ее тяжелее, чем отмыть тело.
Глаза Балястро блеснули, но уже по-иному. Посол подался вперед, привстав с груды подушек.
— Валмиера спрашивает об условиях, на которых мы согласились бы закончить войну с ней. Иначе говоря, Валмиера сдалась.
Посол короля Мезенцио говорил о державе Ганибу, словно о женщине. «Да, — подумал про себя Хадджадж, — очень по-альгарвейски». Валмиера сдалась — сдалась насилию.
— Это великий день для Альгарве, — промолвил он вслух.
— Да. Воистину так. — Улыбка Балястро таила предвкушение, которое ни один валмиерец не назвал бы приятным. — За долгие годы у нас накопился большой счет к каунианам. И мы получим по нему сполна.
— Какие условия вы готовы выставить? — поинтересовался Хадджадж.
Он знал о том, как выставляют условия, больше, чем ему хотелось бы. Ункерлант преподал министру несколько болезненных уроков на эту тему.
— Я незнаком с ними детально, — ответил Балястро, — и не уверен, что все они уже выставлены. Однако легкими они, безусловно, не будут. Ривароли вернется своему законному сюзерену — это мне известно доподлинно.
Хадджадж обернулся, глянул на карту и со вздохом вновь поворотился к Балястро:
