Хадджадж обернулся, глянул на карту и со вздохом вновь поворотился к Балястро:
— Альгарве может считать себя счастливой державою, вернув захваченный врагами маркизат. Мы же, зувейзины, с другой стороны, оплакиваем потерю своих провинций, отторгнутых у исконного повелителя.
— Мне это известно. И королю Мезенцио это известно, — с серьезным видом заверил его Балястро. — Мой сюзерен скорбит о причиненных вам обидах. Дух всякого альгарвейца, не чуждого прямоте и чести, вопиет о несправедливости.
— Если бы это было так, — Хадджадж порадовался, что не забыл, как употреблять альгарвейское сослагательное наклонение, ибо хотел дать Балястро понять, что считает его заявление далеким от истины, — если бы это, как я сказал, было так, король Мезенцио мог бы выказать свою скорбь более явственно. Простите, молю, если слова мои прозвучали язвительно, однако выражения сочувствия, даже самые искренние, земель нам не вернут.
— Мне это известно, и моему сюзерену тоже. — Балястро по-альгарвейски театрально всплеснул руками. — Но каких действий вы от него ждали? Когда Ункерлант принялся запугивать вас, мы воевали с Фортвегом и Сибиу, с Валмиерой и Елгавой. Следовало ли нам добавить к списку наших недругов еще и конунга Свеммеля?
— Сейчас вы вывели из игры трех противников, хотя и добавили к их числу Лагоаш, — парировал Хадджадж. — Сопротивление же Елгавы, по всем данным, нельзя назвать иначе как слабым.
— Кауниане боятся нас! — Прозвучало это очень сурово. — Кауниане имеют все причины бояться нас. Мы только что одержали величайшую победу со времен погибели Каунианской империи. — На лице посла отражалось столь жестокое торжество, словно он самолично сокрушил всю валмиерскую армию. — И это еще не конец, — добавил он.
Хадджадж никогда не допустил бы подобной оплошности. Если он передаст эти слова елгаванскому послу… «Ну и что тогда?» — подумал он. Балястро открыл всем известный секрет. Если елгаванцы не могут сами сообразить, что на следующем ходу Мезенцио возьмется за них, то умом они не блещут. Втайне Хадджадж полагал, что елгаванский посол в Бише и вправду умом не блещет, но это была скорее проблема Елгавы, чем зувейзинского министра.
Кроме того, министра беспокоили проблемы куда более насущные.
— Должен заметить также, что скорбь по несправедливо пострадавшей Зувейзе не помешала королю Мезенцио разделить Фортвег со Свеммелем Ункерлантским.
— Опять повторю: отказ разделить фортвежские провинции привел бы к войне с Ункерлантом, которой Альгарве тогда не могла себе позволить, — ответил Балястро.
Если внимательно прислушиваться к словам альгарвейцев, можно уловить много интересного.
— Тогда не могла себе позволить, — эхом откликнулся Хадджадж. — А теперь?
— Война на востоке еще не окончена, — ответил альгарвейский посол. — Моя страна сражалась на два фронта в Шестилетнюю войну. Тогда мы усвоили урок: никогда больше не повторять подобной глупости!
— А, — выдохнул Хадджадж и продолжил: — Предположим, Альгарве завершит войну на востоке. Что дальше?
Министр не хотел задавать этот вопрос, потому что превращался в попрошайку, вымогающего милостыню. Но ради блага державы промолчать было невозможно.
— Покамест, — ответил Балястро, — моя страна пребывает в состоянии мира с Ункерлантом. Было бы неподобающе человеку моего положения говорить о нарушении мира, столь желаемого многими. Поэтому… я ничего не скажу.
Он подмигнул министру иностранных дел Зувейзы, словно тот был юной и статной девицей.
— Понимаю, — пробормотал Хадджадж. — Да, это вполне подобающе.
Балястро с видом воплощенной добродетели кивнул.
— Возможно, тем не менее, — продолжал министр, — вы сочтете разумным направить во дворец вашего военного атташе на тот маловероятный случай, если ему найдется что рассказать любопытного определенным нашим офицерам…
— Крайне, крайне маловероятно, — отмахнулся Балястро, чем весьма разочаровал Хадджаджа: неужели он неверно оценил намерения посла? — Полагаю, им следовало бы встретиться в некоем спокойном месте — чайхане, быть может, или кофейне, или даже ювелирной лавке, — продолжал альгарвеец, — чтобы, если беседа их окажется недостаточно интересной, обоим нашлось иное занятие.
— Как скажете, — с легким поклоном отозвался министр иностранных дел зувейзинского королевства. — Но вы понимаете, безусловно, что встречу между любым из моих соотечественником и любым из ваших трудно будет сохранить в тайне?
— Да? Почему бы это? — поинтересовался Балястро с видом столь искренне и невинно озадаченным, что Хадджадж расхохотался.
Рыжеволосые и светлокожие, невзирая на любой загар, альгарвейцы выделялись среди зувейзин, даже если следовали местному обычаю ходить обнаженными — некоторые порой решались и на это, в отличие от иных бледных обитателей Дерлавая.
— Пожалуй, ювелирная лавка — место действительно самое подходящее, — заметил Хадджадж. — Если ваш атташе по случайности будет одет в цивильное, а офицер, с которым он заговорит, оставит дома подобающие по чину украшения…
— О, безусловно! — воскликнул Балястро, словно и не ожидал иного. — Поскольку встреча их пройдет неофициально, им не стоит — не следует даже, я бы сказал! — быть одетыми или неодетыми по чину!
— Прекрасно сказано, — одобрил Хадджадж.
— Благодарю вас, от всего сердца благодарю! — Альгарвейский посол поклонился, не вставая со стула. — Но все это, конечно, лишь пустая болтовня, сотрясение воздуха. Альгарве пребывает в мире с Ункерлантом. Собственно говоря, Зувейза тоже пребывает с Ункерлантом в мире.
— Именно. — Хадджадж даже не попытался скрыть досаду. — Если бы еще мы пребывали в мире с Ункерлантом прошлой зимой…
— Если пребывать в мире с соседями становится невозможно или навязанный тебе мир равносилен позору, разве не лучше обратиться к мести? — риторически поинтересовался Балястро.
— В этом вы, альгарвейцы, схожи с моим народом, — заметил Хадджадж, — хотя мы скорее стали бы воевать кланами, чем, как вы, в поединке или же всей державой против иного царства. Но поясните, прошу, чем оскорбил вас Ункерлант. Конунг Свеммель, будь проклято его имя, ни на шаг не заступил за границу, которая отделяла его страну от Альгарве до Шестилетней войны.
— Однако же он коварным образом не позволил королю Мезенцио завоевать весь Фортвег, что Альгарве могло бы с легкостью сделать, разгромив войско, брошенное королем Пендой против наших северных провинций, — ответил Балястро.
Предлог показался Хадджаджу неубедительным. Но если человек ищет ссоры, ему сгодится любой предлог, а коли не найдется и такого — можно обойтись без него. Если Хадджадж не ошибся в Балястро, вспыльчивые альгарвейцы уже искали ссоры с Ункерлантом, а для этого подыскивали союзников. Министр еще не решил, насколько тесно будет Зувейза дружить с Альгарве. Но Ункерлант оставался врагом его страны. Если у южных соседей появятся новые враги… «Удовольствуемся этим», — сказал он себе.
