Борясь с темнотой в глазах, он видел, как князь рассек шелом одному, а рука другого, отсеченная в локте, плюхнулась в сторону. Воин взвыл, завертелся на месте, разбрызгивая кровь. Залешанин попробовал отпихнуть князя в сторону окна, тот вертелся как вьюн, рубился яростно и так быстро, словно у него была дюжина рук. Залешанин сцепил челюсти так, что не разжать и Муромцу, начал вставать, опираясь на палицу. Владимир крикнул:
— Лежи, дурак!
— Хрен тебе, — ответил Залешанин оскорбленно, виданное ли дело: князь, рискуя жизнью, защищает раненого смерда. — Прыгай в окно… Там найдешь коня…
— Сопли подбери…
— Прыгай!
Он набрал в грудь воздуха, чувствуя, как в голове начинает проясняться, обеими руками выставил перед собой тяжеленный щит, тут же зазвенели ножи, дротики, лязгнул брошенный издали топор, а Залешанин вовремя прикрыл Владимира слева, ибо оттуда уже зашли четверо с кривыми мечами.
Он снова прохрипел, выплевывая кровь:
— В окно… Прыгай в окно!..
— Молчи, дурак, — рыкнул князь. Его меч достал наконец одного в голову, скрежет железа сменился хрустом рассекаемых костей, а князь уже отражал выпады другого, рубил, пригибался, подпрыгивал, но с места не сходил, Залешанина стоптали, он ощутил себя распластанным, как раздавленная жаба под колесом, видел ноги с обеих сторон.
— В окно, — выкрикнул он из последних сил. Изо рта хлынула кровь, он закашлялся, почти прошептал: — Лезь в окно… Я их схвачу за ноги… не успеют…
— Молчи, смерд, — процедил князь.
— Дурак, спасайся…
В непрестанный звон и лязг железа вплелся смертный крик одного, предсмертный вскрик другого. Двое рухнули почти на Залешанина, заливая его горячей кровью. Князь рубил, как мясник на бойне, совсем не по-княжески. Воинов осталось двое, один замахнулся на Залешанина, явно намереваясь добить, чтобы приблизиться к князю, а второй ударил князя острием меча в живот.
Залешанин видел, что князь успел бы закрыться, но вместо этого он стремительно выбросил свой меч вперед, как дротик, узкое лезвие ударило первого в горло, и меч чужака обессиленно звякнул рядом с головой Залешанина. Зато меч второго достал князя, лезвие вошло в бок, пробив кольчугу, почти на ширину ладони.
Князь взревел, для замаха не было времени, его кулак метнулся вперед. Залешанин услышал хруст костей, воин с разбитым лицом отлетел через всю палату к стене, треснулся так, что из щелей посыпался сухой мох. Залешанин попытался привстать, кровь хлестала как из зарезанного кабана, он завалился на бок, в глазах то темнело, то застилало красной пеленой. Сквозь это красное увидел злое лицо князя, в ушах прогремел ненавистный голос:
— Что, дурак, вздумал кидаться под нож?.. Драться не умеешь?
— Пошел ты, — прошептал Залешанин. — Дурак ты, а не князь… Князь бы давно в окно…
На него часто капало теплым, кровь бежала из двух глубоких порезов на плече и груди князя. Сам он стоял, перекосившись, зажимая бок ладонью. Между пальцами пробивались красные струйки.
Раздался грохот. Часть стены вывалилась, в пролом, царапаясь о торчащие острые обломки бревен, ворвались дружинники во главе с Претичем. В их руках были обнаженные мечи, в глазах страх и стыд. За ними вбежал хромающий Белоян:
— Жив! Слава богам!
— Кто? — спросил Владимир коротко.
— Все схвачены, — торопливо сказал Претич. — Кто убит, кто связан, но все до единого… По всему Киеву!
Владимир кивнул Белояну на раненого смерда:
— Сперва его.
— Княже…
— Быстрее, — велел Владимир. Он перекосился, скрипнул зубами, пережидая приступ боли. — Это же мой кровник, не видишь?
В голосе князя звучала насмешка. Взгляд Белояна упал на залитого кровью Залешанина, на которого все падали тяжелые красные капли с локтя князя. Когда в глазах Залешанина очистилось снова, князь все еще зажимал рану, слушал торопливый рассказ воеводы о том, что случилось и как их задержали заговорщики. Над собой Залешанин видел страшную медвежью харю. Раны уже не жгли, а когда с усилием повернул голову, кровь взялась корочкой, раны жутко чесались.
— Займись князем, — прошептал он. — Скажи дурню, что со мной уже все хорошо…
Князь не отнимал руки от раны, пока волхв шептал заговор, останавливающий кровь. Владимир, морщась, зажимал бок. Оттуда торчала оперенная стрела. Залешанин не видел, когда успели и что за стрела, что сумела пробить такую кольчугу. Пальцы князя ощупали черенок, Залешанин услышал хруст, а побелевший князь отшвырнул обломок с пером. Кровь из потревоженной раны хлынула сильнее, он зажимал ее, в глазах не было боли, а только страх, что сомлеет от потери крови, а здесь нельзя без его твердой руки.
Подбежал Претич, попытался снять кольчугу, но ту плели-ковали точно по князю, прилипла, как к рыбе ее чешуя, обломок стрелы упрямо цеплялся за край. Залешанин с трудом поднялся. Стены качались, слаб, как новорожденный, но сумел вытащить из-за голенища нож, поддел самым кончиком колечко возле черенка, лезвие вошло как в теплое коровье масло. Он осторожно провел выше, расширяя разрез:
— Можно снимать.
Воевода, ничему не удивляясь, потащил кольчугу наверх, а глаза Владимира расширились.
— Что у тебя за нож?
Железная рубашка на миг закрыла его лицо, воевода с торжеством отшвырнул ее в руки гридням. Владимир остался в белой рубашке, весь левый бок пропитался кровью, алые струйки выплескивались из раны, огибая черенок. Волхв торопливо положил обе ладони на рану, заговорил. Залешанин видел, как деревянный колышек медленно полез из раны. Кровь текла медленнее, края раны на глазах вздувались, это выпячивал плоть железный наконечник. Владимир, сцепив зубы, рванул за торчащий обломок. На миг открылась страшная кровавая рана, волхв тут же накрыл ее ладонью, а Владимир повторил, глядя в упор на Залешанина:
— Что за чертов нож у тебя?
— Тот самый, — сказал Залешанин, он ответил таким же прямым взглядом, — для которого твоя кольчуга что паутина… Если хорошо попросишь, подарю.
Владимир поколебался, буркнул:
— Не дождешься.
Залешанин на этот раз не поверил своим ушам:
— Но ведь сказано же старыми волхвами, что если кольчуга Перуна, небесный меч и нож богини Табити окажутся в одних руках…
— Откуда знаешь?
— Старик один сказал.
— Вот и оставь, — отмахнулся Владимир. — Если такой грамотный. Что тебе еще непонятно?
Мелькнула некстати мысль, что если бы скакнул в окно, то скорее всего напоролся бы на копья и мечи тех, что уже ждали там. Опять же уцелел… значит, победил, повинуясь не уму… а черт знает чему, что Белоян назвал русскостью, ибо остался драться над раненым смердом, такое тоже не могли просчитать самые изощренные умы Царьграда!
