Алёна Харитонова - Охота на ведьму

— Кто приветил?

Староста молчал, пряча глаза в землю, и всё ниже склонял голову. Странница терпеливо ждала ответа, а её жеребец переминался с ноги на ногу, подёргивая ухом. Над улицей повисла тишина. Вот по размокшей после вчерашнего ливня дороге ступил вперёд огненно-рыжий конь, стукнул копытом, а всадник (тот самый — в татуировке) повторил вопрос.

— У кого останавливался?

Все молчали. Молчали и едва не кожей чуяли как растёт, словно снежный ком, невидимая опасность. Но всё же ни стар, ни млад не размыкали уст, не поднимали руки с указующим перстом. Стояли, испуганные, да глядели в землю, клоня без вины виноватые головы. Ульна шагнула вперёд.

— Я пригласила его, красавица. У меня и вечерял.

Бабка снизу вверх посмотрела на рослую пришелицу, щуря слезящиеся глаза.

Девица медленно перевела взгляд на старуху. И был этот взгляд пронзительный, острый, зрящий в самую душу. «Да это же ведьма!» — ахнула про себя Ульна, поняв, наконец, с кем имеет дело. Красавица тем временем бросила поводья своего жеребца в руки одного из близнецов и сказала:

— Идём, бабушка, покажешь, где гости твои ночевали.

Стоящие вдоль улицы деревенские тихо зашумели — шутка ли отпускать бабку с неизвестной колдуньей! Но ведьма обвела толпу тяжёлым опасным взглядом, и перечить ей не осмелились. Ульна засеменила к дому, спиной чувствуя испуганные и растерянные взоры соседей.

— Ступай за мной, милая, ступай.

Ведьма пошла. А за ней поспешил и грозный воин с обожжённым лицом.

Они так и не вошли в дом. Пришелица остановилась во дворике и сладко улыбнулась, она смотрела на старую яблоню. То ли красавица увидела под кроной раскидистого дерева что-то особенное, неподвластное обычному взору, то ли почувствовала. Но блаженная улыбка сбежала с её лица. А когда странная гостья повернулась к Ульне, той захотелось кричать от ужаса. Теперь-то она поняла, что пугающего было в облике юной прелестницы. Глаза! Поразительно красивые, нежного фиалкового цвета, они были совершенно безумны.

Ульна не знала, откуда вдруг взялась у неё эта странная уверенность, да и не хотела знать. Безумие рвалось из чёрных пульсирующих зрачков ведьмы, плескалось в них, словно неудержимая волна. А ещё глаза эти были старыми. Очень старыми. И видели они куда больше, чем глаза едва ли не древней Ульны. Бабка жалко скособочилась, схватившись за сердце — остервенело заскрёбся под левой грудью маленький злобный котёнок, рвал и царапал плоть, не давал дышать. На улице, за воротами остались и внук, и сноха, и правнуки — никому Ульна не позволила идти следом. Все толпились в неведении, гадая, что же происходит на аккуратном дворике.

— Я хочу его увидеть.

Ульна открыла было рот, чтобы втолковать сумасшедшей, мол, уехал маг, вчера утром уехал, но даже слова выдавить не успела… Что-то ярко полыхнуло в голове, взорвалось, и вот понеслись против воли лихорадочные воспоминания.

Котёнок под левой грудью яростно впился когтями, стиснул сердце беспощадными лапками, и рвал, рвал его на части. Бабка отступила на шаг, стискивая болящее место рукой, привалилась горбатой спиной к надёжному стволу старой доброй яблони, а в голове сами собой возникали и так же стремительно исчезали вырванные из памяти образы.

Последний раз злобный зверёк завозился под сердцем, последний раз немилосердно сдавил его в когтистых лапах и отпустил. Старая яблоня словно зашаталась, перестав быть верной опорой, и Ульна повалилась наземь. Бабка успела ещё увидеть стройный силуэт ведьмы на фоне яркого неба, а после этого не стало вообще ничего, кроме темноты, покоя и заманчиво мерцающего вдали света. Старуха больше не чувствовала боли, и тело стало послушным и лёгким. Ульна всем существом устремилась туда, вперёд, к яркому радостному сиянию, так похожему на неземной огонёк.

Когда ведьма и её спутник вышли обратно на улицу, вид у красавицы был довольный и цветущий, словно она только что узнала какую-то славную новость. Деревенские тщетно старались выглядеть за спинами пришлецов Ульну. Больше из ворот никто не вышел.

Воин подсадил спутницу в седло, и процессия, так и не произнеся больше ни слова, направила лошадей прочь из деревни. Люди не глядели странникам вслед, не желали счастливого пути и доброго пристанища, деревенские кинулись во двор, где лежала бездыханной старуха.

Покинув деревню, Фиалка довольно вздохнула и даже любовно потрепала гриву коня. Она видела Тороя. Ульна хорошо запомнила его. Волшебник был красив. Ведьма мечтательно улыбнулась. Конечно, можно было и не учинять самоуправства, не рыться в памяти старухи, глядишь, и пожила бы бабка ещё лет пяток, но так не терпелось увидеть мага! Это нетерпение может понять только женщина, только жаждущая свидания с суженым девица, только юная девушка, гадающая тёмной ночью о наречённом.

Итель посмотрела на небо — кроны сосен плыли в чистой синеве, мир был покоен и тих. Она добилась, чего хотела. Почти. Её спутники войдут в Гелинвир и займут Залу Собраний, потому что они достойны этой чести — умелые чёрные маги, сильные колдуны и некроманты. Не пройдёт и седмицы, как в волшебную крепость со всех концов начнут приходить новые и новые чернокнижники, которые сменят, наконец-то, опостылевший Волшебный Совет. И разве кто-то посмеет воспрепятствовать этому? Нет. Никто. Магов не осталось. А люди никогда не поднимутся против Силы, которую не в состоянии побороть своими убогими мечами да луками.

Ах, милый, любимый Рогон! Разве не этот мир — истинная прелесть? Разве не этого торжества стоило алкать и ждать? А маги появятся позже. Они, конечно, продолжат рождаться на свет, тут уж ничего не попишешь. Наверное, всего лет через семь-десять можно будет отыскать первых талантливых к волшебству детей. Так что желающие повопить о поголовном и безжалостном истреблении могут подавиться собственными словами. Какое истребление? Всего лишь небольшая прополка. Так сказать, избавление от зловредных сорняков. Пусть будут эти волшебники, пусть себе магичат, разве кто против? Однако теперь уж они не смогут единолично править Советом, придётся им считаться с остальными. Даже с такими как Итель или едущие позади близницы-чернокнижники. Как косоглазая ведьма Эрнин и расписанный татуировками некромант Хельзак, что так удачно выпотрошил память деревенской старухи.

Да, этот новый мир будет совершенен и прекрасен. И, конечно, она — Фиалка — будет счастлива в нём, хотя ей вовсе не нужна власть. Зеркало, отяжелевшее от впитанной Силы, было надёжно прикреплено к седлу смирной тягловой лошадки. А что печься о его сохранности, если разбить колдовское стекло может только последний из рода Создателя? И последний этот — внучок Мирарского зеркальщика. Да, да, знаменитый искусник Гиа был пра-пра-пра (очень много раз «пра») дедушкой мальчика. Значит лишь Илан, кровно причастный к создателю волшебного зеркала, имеет силу, достаточную для того, чтобы это зеркало уничтожить.