Все это кажется таким странным. В прошлый раз Ноа Морт вернул меня к жизни, но Норин залечила раны. Кто залечил мои раны на этот раз? Как я, черт возьми, выжила? Это с ума сводит.
Я ведь не должна дышать, не должна обнимать друга, улыбаться. Я ужасный человек. Опасная ведьма. Мне вдруг кажется, я никогда не прощу себе того, что сделала, и тогда в голове возникает вопрос: что было бы более жестоким, позволить мне умереть или позволить мне жить с виной, которая каждый день будет прожигать легкие?
Мы оказываемся на первом этаже, и я с облегчением выдыхаю. Слава Богу.
— Ари? — Джейсон оборачивается и порывисто опускает руки. Он отшатывается назад и глядит на меня во все глаза, молчит, изучает, а я виновато поджимаю губы. Этот человек должен был просто жить своей жизнью, а я вовлекла его в огромные неприятности.
— Слушай, — я опускаю глаза в пол, — я знаю, что ты не должен здесь находиться. И я, правда, пойму, если ты скажешь, что…
Я не успеваю договорить. Три широких шага, несколько мгновений. Джейсон крепко прижимает меня к себе, и я в растерянности округляю глаза. Почему он меня обнимает?
— Ты как? — Говорит он тихо, а я стискиваю зубы.
— Не надо. Не спрашивай. Лучше скажи, что у тебя все хорошо.
— У меня все хорошо.
Он врет. Я знаю. Но мы продолжаем хранить тишину, потому что правда ранит. Нам придется ее принять, но не сегодня. Не сейчас. Я отстраняюсь и сглатываю:
— Пойду, найду Мэтта.
— Он ушел минуты три назад.
Я плетусь по коридору и сжимаю в пальцах окровавленную кофту. Прохожу рядом с обугленной гостиной и быстро отворачиваюсь, я не хочу сейчас вспоминать о том, что там происходило. Вижу дверь, тянусь к ручке, но внезапно замечаю Дельфию Этел. Она стоит около стены с черно-белыми снимками. Черт, не знаю, что я должна сказать? Какие найти слова?
Такие фразы вообще существуют? Мнусь на пороге, судорожно соображая, а затем вдруг девушка оборачивается. Мы смотрим друг на друга совершенно разными взглядами. Но что-то нас связывает. Исцеление. Собираюсь подойти к девушке, но она шепчет:
— Он исцелится, когда ты исцелишься.
— Прости, что?
— Ид-ди. — Дельфия кивает и неуверенно сжимает в кулаки пальцы. — Он ж-ждет.
Я с интересом изучаю лицо незнакомки. Мне хочется узнать ее лучше, но сейчас мне и, правда, нужно поскорее найти Мэттью. Я киваю и выхожу из дома.
Куда он мог пойти? В какую сторону? Оглядываюсь, спускаюсь по ступенькам и тут же морщусь от легкой боли в спине. Черт возьми. Неужели я и шага не могу ступить? Мне наплевать на боль. Наплевать на усталость. Я просто должна идти и все.
— Мэтт? — Сворачиваю на перекрестке направо. На улицах пусто, что неудивительно.
После того, что я сделала в церкви, люди вполне заслуженно могут ненавидеть меня и бояться. Надо будет применить принуждение и заставить их позабыть о случившемся. Я стала сильнее. На темной стороне мои способности развились до невероятных высот, меня больше не манит темнота, но навыки не исчезли.
Наверно, мне вообще стоит забыть о своем даре, о том, кто я. Стоит вычеркнуть всю магию из моей жизни и продолжить путь обычным человеком. Но это неправильно. Я ведь никогда не избавлюсь от ощущения, что внутри меня есть нечто иное. Да, пока я ведьма, я представляю угрозу для Хозяина, для окружающих. Но проблема в том, что я всегда буду ведьмой. Всегда буду Ариадной Монфор-л'Амори. Этого не отнять.
— Мэтт! — Где же он? Голова кружится. Я неуклюже смахиваю с лица волосы. Теперь они отливают серебром. Напоминают о том, через что мне пришлось пойти. — Черт.
Я нигде его не вижу. Плетусь вдоль переулка, собираюсь вернуться к дому и пойти в другую сторону, как вдруг замечаю силуэт. Силуэт парня на коленях.
— Мэтт, — мое сердце камнем валится вниз, я нашла его. Присматриваюсь и понимаю, что со спины парня обнимает какая-то женщина. Но кто это? Словно услышав мой вопрос, женщина оборачивается. И я замираю: это мама Мэтта. Темноволосая, бледная женщина с прямым носом и карими глазами. Он похож на нее. Хотя, конечно, глаза у него папины.
Я собираюсь подойти ближе, но неожиданно женщина испаряется: она превращается в легкую дымку и улетает вместе с ветром, путешествующим по заледеневшему асфальту.
Мне вдруг становится так паршиво, нужно позвать Мэтта, сказать хоть что-нибудь, а я не могу вымолвить и слова. Горло сдавливают невидимые силки, а в груди образуется не просто дыра, а целая галактика.
Иногда мы причиняем боль близким непроизвольно. Но я делала Мэтту больно, ведь хотела показать, как больно было мне, когда он не видел меня. Не замечал. Он считал, что мы с ним друзья, а я так никогда не думала. Эта причина кажется настолько нелепой. Едва я вспоминаю о том, что сотворила, хочется свалиться навзничь и хочется закричать. Меня прожигает дикая вина, ведь, что бы я ни ощущала в прошлом, как бы сильно я ни была на него обижена, я не имела права. Я не должна была. Но я делала. Снова и снова. Ломала и с новыми силами принималась ломать опять. Могу ли я позвать его? Должна ли я звать его?
— Мэтт? — Прищуриваюсь и быстрым движением смахиваю со щек слезы.
Парень выпрямляется. Оборачивается и в растерянности пялится на меня. Тишина и безмолвие. В эту самую секунду нас разделяют целые миры, вселенные. Мэттью встает на ноги, руки у него безвольно падают вниз, и он покачивается назад, сведя брови.
— Мэтт. — Я начинаю идти вперед, но он молчит. Разве так сложно ответить? Сложно.
Он испепеляет меня обжигающим взглядом, а я бегу. Забываю про боль и усталость, забываю про вину. Я несусь к нему навстречу, зная, что не имею на это права, я улыбаюсь, когда он оказывается совсем близко. Слезы застилают глаза, а я все равно отчетливо вижу его тонкие губы, угольно-черные волосы и сапфировые глаза. Я вижу, как выделяются на его лице желваки, вижу, с какой силой он стискивает в кулаки руки. Мэттью не отводит от меня глаз, а я, наконец, приближаюсь к нему вплотную и…
И замираю. Вижу шрамы на его щеке. Вижу боль в глазах. Вижу безумие, да, я вижу именно его, и оно пылает между нашими лицами, словно огонь, словно искры. Это жжет в груди, это отдается эхом по всему телу. И мне становится так больно, что я сгибаюсь. Мне нечем дышать, все разом становится недостижимым, разбитым, побежденным. Я ломаюсь. Подаюсь вперед и упираюсь лбом в его грудь. Я не могу стоять ровно, не могу, не могу.
— Прости, — шепчу я, чувствуя, как дрожит все его тело, — прости меня, пожалуйста.
Он сутулится, а я зажмуриваюсь и обнимаю его, встав на носки и потянувшись к его лицу. Я касаюсь щекой его щеки, прижимаюсь так близко, что перехватывает дыхание, но я не отстраняюсь. Овиваю руками его плечи и упираюсь лбом в его яремную впадину.
