Почти целых четверть часа простояв в дверях и глядя на серые холмистые просторы Вулвичских болот под набухавшим дождем небом, Эшблес чуть было не снял плащ и не вернулся в дом. В конце концов, огонь в камине горел так уютно, и он не добил еще вчера эту бутылку «Гленливе»... Он нахмурился, поправил на своей седой шевелюре фуражку, дотронулся до эфеса меча, надетого так, на всякий случай, и запер за собой дверь. Никак нельзя, ведь у меня долг перед Джеки, подумал он, спускаясь с крыльца. Она встретила свой срок так... благородно – семь лет назад.
Последние пару лет жизни в одиночестве Эшблес порой с раскаянием ловил себя на том, что уже с трудом припоминает лицо Джеки – чертовы портреты казались похожими, пока были новыми, и пока была жива она для сравнения, но теперь ему казалось, будто ни один так и не запечатлел ее настоящую улыбку. Однако сегодня, понял он, он мог вспомнить ее так отчетливо, словно она только утром села в дилижанс, отправляющийся в Лондон, – ее милую, чуть саркастическую улыбку, ее хмурящиеся на мгновение брови и ее обаяние мальчишки-беспризорника, что – на его взгляд – сохранилось у нее вплоть до смерти от лихорадки в возрасте сорока семи лет. Возможно, подумал он, пересекая дорогу и ступая на тропу, – знакомую ему за последние пару лет до последнего кустика, ибо он знал, что сегодня пойдет по ней, – возможно, я вспоминаю ее так отчетливо, потому как знаю, что сегодня присоединюсь к Джеки.
Тропа вилась между холмами, то поднимаясь, то опускаясь, но и через десять минут, когда он вышел к реке, его шаг оставался таким же упругим, ведь он годами поддерживал свою физическую форму и занимался фехтованием, имея твердое намерение хотя бы серьезно ранить того, кому намечено судьбой убить его.
«Я подожду здесь, – решил он, – на пологом склоне, откуда открывается хороший вид на заросший ивами берег Темзы. Они найдут мое тело ближе к воде, но я хочу сначала как следует разглядеть своего убийцу».
И кто, гадал он, может им оказаться?
Он заметил, что слегка дрожит, и заставил себя сесть и несколько раз глубоко вдохнуть. Спокойно, старина, сказал он себе. Ты тридцать пять долгих и по большей части счастливых лет знал, что этот день наступит.
Он запрокинул голову и посмотрел на низкие, растрепанные тучи. И почти все твои друзья уже умерли, подумал он. Байрон ушел – тоже от лихорадки – двадцать с чем-то лет назад в Миссолонги, а Кольридж отдал душу Богу в 1834-м... Эшблес улыбнулся и уже не в первый раз задумался, сколько из поздней поэзии Кольриджа, в особенности из «Лимбо» и «Ne Plus Ultra», порождено смутными образами, вынесенными им из той ночи в апреле 1811 года. Некоторые строки до сих пор озадачивали Эшблеса: «Не самый лучший вид открылся Лимбо в клети той: Округлость стен и сторож-дух, бесплотный часовой; Но пуще этого ночной кошмар, что явью стал...» или: «О столб во мраке ночи, О черный свет, слепящий тьмою очи... Сгустившаяся тьма и шторм подземный...»
Он протер глаза и поднялся – и застыл, а грудь его сковал ледяной холод, ибо пока он смотрел на небо, у берега появилась привязанная к иве лодка, а вверх по склону торопливо поднимался высокий, дородный мужчина с мечом в ножнах на правом бедре. «Забавно, – нервно подумал Эшблес, – левша, как и я».
О'кей, сказал он себе, а теперь спокойствие. Помни, тебя нашли с единственной раной – в живот, так что можешь не особенно стараться, защищая руки, ноги и голову. Парируй только удары, нацеленные в корпус... зная при этом, правда, что один-то удар ты так и не успеешь отбить.
Его правая рука провела по животу, словно пытаясь определить, в какое именно место пока целой и здоровой кожи через несколько минут воткнется несколько дюймов остро отточенной стали.
Через час все будет кончено, подумал он. Постарайся встретить этот час так же отважно, как это сделала Джеки. Ибо она тоже знала, что ей суждено... знала с той ночи в 1815-м, когда ты был слишком пьян и один-единственный раз сдался на ее просьбы назвать ей дату и рассказать подробности ее смерти.
Эшблес расправил плечи и зашагал вниз по тропинке встретить своего убийцу на полпути.
Человек поднял глаза и, казалось, удивился идущему ему навстречу Эшблесу. Интересно, что у нас за ссора выйдет, подумал Эшблес. По крайней мере он не молод – его борода так же седа, как моя. Судя по загару, ему тоже пришлось путешествовать. Черт, его лицо кажется странно знакомым.
Когда их разделяло только десять ярдов, Эшблес остановился.
– Доброе утро, – произнес он и порадовался тому, как ровно звучит его голос.
Другой человек моргнул и принужденно улыбнулся, и Эшблес чуть вздрогнул, поняв, что тот совершенно безумен.
– Ты – он, – хрипло выдавил из себя незнакомец. – Правда ведь?
– Кто – он?
– Дойль. Брендан Дойль.
Дойль ответил, и снова ему удалось скрыть свое изумление:
– Да... но я не пользовался этим именем больше тридцати пяти лет. Как? Мы знакомы?
– Я тебя знаю. И, – добавил тот, вытаскивая меч, – я пришел убить тебя.
– Я так и думал, – спокойно ответил Эшблес, отступая на шаг и выхватывая из ножен свой меч. – Могу я спросить, за что?
– Ты знаешь, за что, – ответил он, делая выпад одновременно со словом «знаешь». Эшблесу удалось отбить его.
– Но я правда не знаю, за что, – выдохнул Эшблес, пытаясь сохранить равновесие на скользком склоне.
– За то, – бросил человек, делая быстрый выпад и сразу же отступая назад; Эшблес парировал удар круговым движением, – что ты жив. – Меч его сверкнул в воздухе и устремился в грудь Эшблеса, и тому пришлось отступить еще на шаг назад. – А я – не могу! – Меч на излете задел правую руку Эшблеса ниже локтя, и Эшблес ощутил, как острие, прорвав куртку и рубаху, входит в его плоть, со стуком задев кость.
Эшблес был так поражен, что чуть не забыл отбить следующий удар. Но это неправильно, в отчаянии подумал он, я же знаю, что меня не могут найти с раненой рукой!
И рассмеялся, вдруг поняв все.
– Сдавайся или умрешь! – почти весело крикнул он своему противнику.
– Сам умрешь! – буркнул загорелый человек, делая замах и прерывая его, как бы приглашая Эшблеса атаковать из неудобного положения. Но Эшблес не купился на этот трюк, он поймал лезвие меча противника на эфес своего, резко швырнул его в сторону и сразу же устремился вперед, погрузив свой меч в живот загорелого человека. Он ощутил, как его острие остановилось, упершись в позвоночник.
Человек сел на сырую траву, сжимая живот мгновенно ставшими скользкими от крови руками.
– Быстро! – прохрипел он. – Стань я тобою!
Эшблес смотрел на него сверху вниз; все возбуждение схватки куда-то испарилось.
– Ну же, – молил тот, роняя меч и начиная ползти к Эшблесу по траве. – Действуй! Где же обмен?!
