– Мы большой запас делали, да только ты решил его не растягивать. «Тим, да тут на один зуб нормальному мужику! Давай уже все доедим, а завтра чего-нибудь добудем».
– Так ведь очень уж жрать хотелось. Когда есть нечего, голод терпеть не обидно, а вот когда что-нибудь есть… Съели – значит, съели. Забудем. Эх… Берег унылый… Ни бухты, ни залива. Даже речки, что попадаются, без предисловий сразу впадают в море. Да их речками называть стыдно – смех один. Почти все переходили, не замочив штанов. Вода, правда, хорошая – чистая и холодная. Говорят, под осень во все эти речки и ручейки лосось заходит, чтобы икру отметать в верховьях. Странное дело – даже язва рыбе не помеха, плывут в места, куда человек сунуться боится. Лосося в ту пору так много, что он не помещается в русле, по берегам ползет вверх. И в каждом полное брюхо крупной икры – хватит мой шлем наполнить. Свежая икра – это, я тебе скажу, нечто неописуемое. Но без соли к ней приступать нельзя – одна горечь на языке останется. Немножечко соли натрусить, перемешать хорошенечко, сверху покрошить зеленого лучку, и берешь все это большой ложкой – и в рот. И чувствуешь себя при этом как парень, которого, забыв кастрировать, определили евнухом в гарем какого-нибудь престарелого островного царька. А совсем благодать, если рядом стоит глубокая миска с вареной картошкой, посыпанной рубленым укропом и политой темным маслом, да еще жбан с ледяным пивком, желательно тоже темным. Пока все не слопаешь, из-за стола в жизни не встанешь!
– Охотно верю… – Тим не мог припомнить случая, чтобы Ап прекратил трапезу до полного уничтожения всего съедобного.
– Жаль, что до осени далеко. Нет в этих ручьях лососей. Какие-то мелкие рыбки шныряют, но их ловить – все равно что мух пытаться на обед запасти. И зверья здесь не видно. Хотя это, наверное, и к лучшему – рядом с язвой ничего порядочного не вырастет. А то, что вырастает, скорее нас сожрет, чем мы его. В прошлый раз мы ходили на север Атая. Есть там одно местечко – его не раз уже ватаги обшаривали, но найти еще много чего можно. Битва там, похоже, была, где немало народу полегло – добро по поверхности валяется, лишь чуток земелькой присыпано. Паренек с нами был, совсем желторотый, решил кроликов по кустам поискать – уж больно мясца ему свежего захотелось. Ну не дурак ли? Вышел на рассвете, а вернулся аж под вечер. Три дня ничего говорить не мог, только глазами испуганно моргал и попискивал, будто мышка. Потом заговорил, но ничего нам так и не рассказал. И заикаться стал сильно. Думаю, ему вместо кролика повстречалось что-то другое. И думаю, что видок у этой твари был не слишком приятный. И что мне еще запомнилось – говорить он не говорил, но на третий день начал жрать, хотя дар речи к нему еще не вернулся. Голод – это серьезная штука… А мы там рядом с рекой стояли, так в реке этой было полным-полно здоровенных щук – вся вода ими кишела. Идешь по берегу, а они прям голову на песок высовывают, дышат, наверное, свежим воздухом. Мы их так и ловили – петелькой, на палку привязанной. Затягивали ее под жабры, будто некроманту галстук висельника. Их так много было, что мы даже не поленились коптильню вырыть у обрыва – копченая щука очень даже недурна. Жаль только, что пива у нас не было – с ним бы она вообще хорошо пошла.
– Ап, а что вы вообще копаете в этих древних местах? Нет, я понимаю, в общем, что, но какие находки попадались именно вам?
– По-разному, Тимур. Мне, если вспомнить, особо ценных вещиц не попадалось. Невезучий я. Так… по мелочам. Хотя один раз наша ватага на месте, изрытом вдоль и поперек другими ватагами, нашла брас из студня.
– Не понял? Что это такое?
– Ну это у нас так говорят, вроде языка своего, клингерского – чужой не поймет, о чем мы. Древние, когда воевали, гибли огромными толпами. Времени прошло много, костей даже обычно не осталось уже, в лучшем случае пару зубов найдешь, но многие вещицы до сих пор как новенькие. Золото, допустим, так и сверкает, разве что немного запачкаться могло. У каждого Древнего была масса барахла с собой. Брасы – браслеты. А может, и не браслеты. Все, что можно нам на запястья нацепить, зовем меж собой «брас». Древние ведь разные были, у некоторых видов могло и не быть запястий – мало ли на что они там у себя брасы цепляли. Все, что можно вокруг пояса обернуть, мы зовем «цепь», пластинки разные обзываем «тес», а если пластинка с висюлькой или цепью, то «знак». Если пластины соединены на манер деталей лат, то называем такое «угол». Если сложная штука, ни на что не похожая, то все это кличут «шипы». Понимаешь теперь?
– Да. Но не понимаю, что такое «студень».
– Ты студень мясной или рыбный видел? Или вы в своей степи мясо только сырым пожираете, поливая конским потом вместо приправы?
– Я видел и мясной студень, и рыбный, и фруктовый, и ягодный.
– Ишь ты какой грамотный степняк. Я бы за миску мясного студня сейчас двенадцать лет жизни отдал.
Тим поспешно пресек попытку товарища вернуться к гастрономической теме:
– Так что за студень, из которого сделан брас?
– Да студень как студень. Представь себе браслет из мясного студня. Только студень жесткий, не расползается. Если надавить, чуток вдавливается, но потом так же распрямляется. Согнешь его – согнется. Отпустишь – опять ровным станет. Цвета бывает самого разного. Может блестеть, а может быть матовым. Говорят, даже прозрачные попадаются, будто стекло гибкое.
– И что, тот брас из студня был ценным?
– Шутишь? Да все, что сделано из студня, стоит по весу в дюжину дюжин раз больше, чем золото у самых жадных барыг. А если не продешевить, то гораздо больше выйдет. Мы тогда, правда, продешевили, да и брас был мелкий, но все равно вышло очень неплохо. Но потом нас вожак тогда обул, как последних болванов, – улизнул со всеми деньгами. Недалеко, правда: ему местные жулики устроили красную улыбку. Жаль, что нам от этого в карманах ничего не прибавилось, – обчистили его подчистую.
– А что такое «красная улыбка»?
– Да ничего особенного – это когда глотку от уха до уха перерезают.
– Ап, этот брас был амулетом?
– Ну да. Все, что из студня, – это амулет.
– Хорошо защищает?
– Так это я уже точно не могу знать. Это уже маги мудрят с тем, что мы выкапываем, – нам в их дела ходу нет. Амулет ведь такая штука, что не будь магов, то был бы не нужен вообще. От честной стрелы или от меча можно закрыться щитом, принять на доспехи или вообще отбить. А что делать, если по тебе лупит маг своей пакостью? Да ничего – чем ни прикрывайся, все равно подохнешь. Но если у тебя завалялся амулетик, то могут быть уже разные варианты. Ведь в чем вообще суть боевой магии? Суть в том, что маг, используя силы природы, изменяет правила нашего мира. Допустим, по нашему привычному правилу, камень должен лежать на земле. А маг может так повернуть это дело, что закон поменяется, и камень взмоет в небеса, а уже оттуда упадет тебе на голову. Или заставит гореть сам воздух, что в нашем привычном мире тоже нельзя сделать. Но ведь маг работает уже не в привычном мире – он его в этом месте изменил. И вот уже огненное облако накрывает достойного рыцаря, и он с воем запекается в своих доспехах. Но если у воина будет брас из студня, заряженный доверху, то ему может и толпа магов не навредить своим огнем – его амулет просто не даст им порезвиться. Он запрещает вокруг себя изменять мир.
