Но она пришла сама. Бесшумно подкралась сзади и положила мне на плечо мягкую, тяжелую кошачью лапу. Я обернулся и изумленно покачал головой: фантастический облик этого существа вполне мог бы оказаться последней каплей, способной подточить бастион моего здравого смысла — если бы этот самый бастион не сдался без боя задолго до нашей встречи…
Она была далеко не такая огромная, как мне почему-то казалось в те благословенные времена, когда я не назначал свидания сфинксам, и вообще считал их персонажами каких-то занудных древних мифов. Немного крупнее африканского льва, раза в полтора, не больше. Лицо у нее было вполне человеческое — заурядное, некрасивое лицо немолодой женщины. Грузное, мускулистое кошачье тело самым нелепым образом дополнялось обыкновенным дамским бюстом, изрядно обвисшим — честно говоря, на ее месте я бы непременно попытался прикрыть эту красоту первой попавшейся тряпочкой!
Сфинкс в бюстгальтере — полагаю, что это довольно дикое зрелище, но хуже, чем есть, трудно себе представить! Впрочем, она не была лишена некоторого странного шарма.
Обаянием такого рода нередко обладают пожилые школьные учительницы с несложившейся личной жизнью: вроде бы совершенные стервы, но время от времени понимаешь, что дорого дал бы за одну-единственную улыбку этой издерганной сумасшедшей тетки! Что-то неописуемое прячется на дне их шальных глаз, и я разглядел это самое «неописуемое» в глубине неподвижных зрачков Сфинкса. Голос у нее тоже был вполне учительский: хорошо поставленный голос человека, привыкшего выступать перед большой аудиторией.
Странно, вообще-то: откуда у Сфинкса могла взяться эта самая «большая аудитория»?
— Ну вот ты и пришел ко мне, Владыка. — Важно сказала она, с интересом оглядывая меня с ног до головы. — Вообще-то, я предполагала, что это случится гораздо раньше.
— Извините, я был занят! — Фыркнул я. Странное существо совершенно не оценило мою иронию: оно равнодушно кивнуло и устало опустилось на песок — приняло классическую позу, в которой обычно пребывают все сфинксы на многочисленных скульптурных изображениях.
— Мне сказали, что вы храните какое-то оружие… — Вежливо начал я.
— Не «какое-то», а твое собственное оружие, Владыка. — Менторским тоном поправила она. — Ты сам отдал мне его в начале Смутного Времени и просил посторожить, пока ты не вернешься.
— Правда? — Удивился я. — А вы уверены, что это был именно я? Я, конечно, рассеянный парень, но не настолько же…
— Разумеется, ты все забыл. — Кивнула она. — Так было предначертано. У всякого своя судьба, и твоя судьба — это забвение… Но теперь ты пришел ко мне, чтобы все вспомнить. Я тебе помогу, Владыка.
— А если я не хочу ничего вспоминать? — Осторожно спросил я. — Мало ли, что может выясниться… Может быть, обойдемся без оздоровительного сеанса?
— Я знаю, что ты не хочешь вспоминать. — Кивнула Сфинкс. — Но иногда случается так, что желания не принимаются в расчет — даже твои желания, Владыка!
— А почему ты называешь меня «владыкой»? — Поинтересовался я.
— Потому, что мы были знакомы в те времена, когда ты безраздельно владел всем, что встречалось на твоем пути. — Неопределенно объяснила она. — Теперь эти времена начинаются снова, Владыка. Ты не рад?
— Счастлив, как слон после трехведерной клизмы! — Буркнул я, отворачиваясь от пронзительного взгляда ее золотистых глаз: он беспокоил меня, как назойливое прикосновение шершавой руки к обожженному солнцем телу, когда, вопреки здравому смыслу, ты чувствуешь, что с тебя медленно снимают кожу.
— Ты помнишь загадку, которую загадал мне перед тем, как уйти? — Неожиданно спросила она.
— Как я могу помнить какую-то загадку, если не помню всего остального? — Раздраженно поинтересовался я.
— Это была очень смешная загадка, Владыка. — Мягко сказала она. — Даже мне тогда стало смешно, хотя в те дни меня печалила предстоящая разлука с тобой. Про юношей, склонных к мужеложеству… Неужели не помнишь?
— Час от часу не легче! — От неожиданности я рассмеялся, так неудержимо, словно делал это в последний раз. — И что это за история?
— Множество юношей предаются мужеложеству, выстроившись в ряд, один за другим. — Невозмутимо начала эта потрясающая кошка. — Каждый ублажает впередистоящего, в то время, как стоящий позади, ублажает его самого.
Вопрос заключается в том, кто из них счастлив в большей степени, нежели остальные?
Я ошеломленно уставился на диковинную тварь с лицом усталой женщины. Так вот она, знаменитая «загадка Сфинкса»! На мой вкус, все это было как-то чересчур!
— И эту дурацкую историю ты рассказывала всем беднягам, встречавшимся на твоем пути?
— Некоторым. — Равнодушно сказала она. — Твоя загадка хороша, но скучно всякий раз талдычить одно и то же…
— Ну и как, хоть кто-то ответил на этот вопрос вопросов? — Ехидно осведомился я.
— Да, один ответил. — Улыбнулась она. — Я до сих пор помню его имя: его звали то ли Эдди, то ли Эдип… Думаю, этот мудрый человек сам не был чужд наслаждений такого рода.
— Ну-ну… — Вздохнул я.
— А ты так и не вспомнил ответ на эту загадку? — Озабоченно поинтересовалась моя собеседница. — Если ты не сможешь ее разгадать, мне прийдется тебя убить. Ты сам просил меня об этом, Владыка, так что не обижайся.
Я посмотрел в ее равнодушные желтые глаза и с ужасом понял, что так оно и будет: если у меня не хватит ума разгадать немудреную тайну из жизни сексуальных меньшинств, эта тварь убьет меня, не задумываясь. Какой бы идиотской шуткой не казался мне наш бредовый диалог, а в его финале зримо маячила самая настоящая, взаправдашняя смерть. Я ощутил ее удовлетворенное дыхание на своем затылке: смерть уже стояла позади меня — кажется, она предпочитала ту же самую позицию, что и герои загадки, эти самые «юноши, склонные к мужеложеству». В глубине моего сознания все еще шевелилась смутная надежда: мне же обещали, что у меня в запасе будет 666 жизней! Но все это уже не очень-то имело значение. Ничего удивительного: насколько мне известно, даже очень религиозные люди боятся умирать, хотя уж им-то, вроде бы, обещано «вечное блаженство», к которому положено стремиться всякому уважающему себя верующему… Ну а я еще в детстве успел обзавестись дурной привычкой всегда готовиться к худшему, так что легкомысленная сучка надежда тут же оставила меня в полном одиночестве.
— Так кто же из этих распутных юношей счастлив более, нежели другие? Я жду ответа. — Настойчиво сказало чудовище. В моей голове мелькнула догадка, показавшаяся мне спасительной.
— Последний! — Выпалил я. — Потому, что… — Я осекся, поскольку понял, что спорол чушь.
