Из одежды на нем были только широкие матросские штаны, а тело от шеи вниз покрывали черные перья. Длинные пальцы, поросшие пухом, оканчивались загнутыми когтями, и на ногах — или лапах? — были такие же когти. При каждом шаге они цокали — а передвигался человек-птица тяжело, переваливаясь с боку на бок.
От перьев было свободно только загорелое до черноты лицо крылана. И оно было настороженным.
— Во имя Светлой Эльги… — повторил он, глядя ей и глаза, и Эсме внезапно поняла, что следующего утра она может и не увидеть.
Велин предупреждал не раз, что целитель может надорваться — если переоценить свои возможности, можно не найти дорогу назад и навсегда остаться в глубинах чужой души, превратиться в серую тень. Эсме мысленно перебрала события последних пяти суток и в особенности прошедшего дня: пять бессонных ночей, десяток спасенных гроганов — ее глаза слипались, мыслеобразы двигались еле-еле. Бойтесь исполнения своих желаний: она так хотела устать, что сейчас вплотную подошла к пределу собственных возможностей… или нет?
Так или иначе, крылан попросил.
Не отказывай страждущему, не жалей сил, не читай чужих мыслей…
— Мои двери открыты… — она отступила, пропуская визитера. Крылан вошел — крылья стелились за ним, — а следом показались двое дюжих матросов, тащивших третьего. Несчастный едва переставлял ноги, голова его свесилась на грудь, и черные волосы полностью скрыли лицо.
Там, где его провели, на полу оставались темные пятна. Последним вошел плетельщик узлов.
— Я же сказал, что сдержу слово, — произнес он, улыбаясь. — Видишь, как быстро нам понадобилась твоя помощь?
Он был очень бледен и шатался. Эсме опустила взгляд и увидела расплывчатое черное пятно на зеленом сукне куртки. Кровь. Она подалась вперед, чтобы приложить ладонь к ране, но крылан в мгновение ока очутился рядом и схватил ее за запястье.
— В вашей помощи нуждается вон тот человек, — он подбородком указал на стол, куда уложили раненого мужчину.
Эсме нахмурилась. Матрос потерял сознание, но она не чувствовала угрозы для его жизни, а вот стоявший перед ней был ранен куда серьезнее.
— Он прав. — Плетельщик попытался улыбнуться, и на его лбу выступили крупные капли пота. — Помоги… ему…
Целительница упрямо поджала губы — Велин узнал бы эту гримасу и понял, что спорить с его ученицей сейчас не стоит. Крылану подобные тайны не были известны, и он…
…он что-то говорил, да. Но Эсме уже нырнула в сознание Плетельщика.
Белое пламя его души полыхало где-то вдалеке, посреди переплетения шелковых полотнищ. Кое-где виднелись плохо заштопанные старые прорехи — старые раны; кругом порхали мыслеобразы — доверчивые, словно ручные голуби. Эсме не устояла перед искушением, коснулась одного — и на краткий миг очутилась на верхушке мачты, наедине с бескрайним голубым простором, где не существует границы между небом и морем. Ей стоило больших усилий вернуться к работе.
Нити боли стягивались поблизости, и, увидев, что стало их причиной, Эсме впервые осознала, что вместе с нежданными гостями в ее дом вошли серьезные неприятности.
Как будто их раньше было недостаточно…
Она оттолкнула Плетельщика — теперь можно было не опасаться за его жизнь — и прошла мимо стола, на котором лежал раненый, к сундучку со снадобьями. Крылан уже ничего не говорил — смотрел не мигая, и в его взгляде читалось множество разнообразных чувств. Он ей не доверял, но это не имело значения.
Эсме вытащила зеленый флакончик, вытянула пробку и залпом осушила его, даже не почувствовав вкуса.
«Велин, я была и осталась дурой».
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в голове у нее прояснилось. Эсме с некоторым удивлением посмотрела на предмет, который продолжала сжимать в кулаке, — это был наконечник стрелы, застрявший у Плетельщика между ребер. Кто-то выдернул древко, но дальше этого помощь не пошла.
— Мне не нужно знать, где вы… ловили рыбу, — произнесла она бесцветным голосом. — Это меня не касается. Попридержите мысли, сударь крылан… дурные мысли о себе я слышу так же ясно, как если бы вы прокричали их мне прямо в ухо. Не стоит, право слово, оскорблять целителя в его собственном доме.
— Мне говорили, этим домом владеет Велин, — невпопад произнес человек-птица.
Эсме ощутила подступающее раздражение.
— Он умер, — сказала она резко и без всяких церемоний. Страшные слова дались легко и просто — возможно, всему виной была усталость. — Если не хотите, чтобы я лечила вашего… друга, то, пожалуйста, в Тейравене есть еще целители. А я так устала, что удерживать никого не буду. Вам решать.
Плетельщик растерянно заморгал, но не сказал ни слова. Эсме стала постепенно понимать, кто здесь главный.
— Другие целители меня не интересуют, — задумчиво произнес крылан. Кем бы ему ни приходился Велин, известие о смерти целителя нисколько не обескуражило человека-птицу. — Так ты ученица Велина? — Эсме кивнула. — Вот и славно. Значит, не будем терять времени.
Каждое слово, каждое лишнее движение отнимало силы и делало удачный исход лечения все менее вероятным. Она приблизилась к столу, на котором лежал раненый, укрытый грубым шерстяным плащом. Смутная тревога, появившаяся, едва в дверях замаячил силуэт крылана, внезапно усилилась: если поначалу Эсме не почувствовала никакой угрозы для жизни раненого, полностью сосредоточившись на Плетельщике, то теперь она ощутила нечто странное — словно тьма растекалась в разные стороны от неподвижного тела. Если он отравлен, это сильно осложняет дело… если она просчиталась, он умрет…
Отбросив лишние мысли, Эсме раскрыла плащ.
Белая рубашка незнакомца была изодрана до состояния еле-еле держащихся вместе лоскутков и вся пропиталась кровью; запекшаяся кровь покрыла его лицо и шею сплошной маской… но хуже всего были руки, особенно правая. Эсме, не касаясь, провела раскрытой ладонью от его запястья до локтя — кожа свисала лохмотьями, местами проглядывала кость, при этом кровь едва сочилась, хотя было повреждено несколько крупных сосудов, а локтевой сустав был открыт, словно на рисунке в одной из книг Велина. Кто-то весьма зубастый очень хотел перегрызть этому человеку горло и, пробиваясь к цели, рвал когтями и зубами подставленные руки, выдирая плоть клочьями. «Почему кровотечение остановилось?» Ответ на все вопросы уже начал ворочаться где-то в глубинах ее сознания, но Эсме поторопилась и коснулась сознания раненого прежде, чем поняла, кто он такой.
Это было похоже на взрыв. Вихрь сиреневого пламени тотчас охватил ее со всех сторон, страшной болью полоснул по нервам. Все кругом было опутано сиренево-алыми нитями — как человек может переносить такую боль? Из бездны, объятой пожаром, на Эсме смотрели двое — одно сознание принадлежало человеку, а вот другое показалось ей чуждым, хотя одновременно было в нем что-то знакомое, что-то из прошлого. Эта чуждость внимательно наблюдала за каждым движением Эсме, словно дикая кошка, заслонившая котят от охотника, — стоит только сделать шаг, и…
