Унизительные слова, произнесенные молодым рыцарем, вызвали широкую улыбку на лице Семиуна. Их рискованный замысел удался, но вот его товарищ вел себя странно: по-прежнему раскручивал посох и не спешил выполнять приказ.
– Оно, конечно, верно вы, Ваш милость, рассудили…И вам с пользой, и нам, – Шак резко прекратил круговые движения посохом и бережно засунул в штаны несколько секунд назад пойманный зубами кошель. – Да вот только неувязочка одна имеется…
– Что еще, червь?! – процедил сквозь крепко сжатые от злости зубы рыцарь и едва удержался, чтобы не плюнуть осмелившемуся с ним препираться мерзавцу в лицо.
– За кобылку приплатить надоть…да за работу…
– Что?! – не прокричал, а пискливо взвизгнул взбешенный рыцарь. – Как ты смеешь, дрянь?! У тебя что, и кобыла в грязи увязла?!
– Не-а, кобылка не увязла, – ничуть не испугавшись, ответил Шак, – да токмо она нам без телеги без надобности…морока одна с ней…А коли вы, Ваш милость, за работенку платить не желаете, так мы уйдем, а вы ужо сами в грязи и марайтесь…
Надерзив юному господину, Шак спрыгнул с телеги прямо в середину лужи, подняв фонтан грязевых брызг, и, опираясь на верный посох, медленно побрел в сторону слезшего с бедной кобылки Семиуна.
– Ладно, пес с тобой, вымогатель! Чтоб ты завшивел, ублюдок! На, держи!
В воздух взмыл еще один кошель, менее тяжелый, чем первый, но все же ничего…увесистый. Шак поймал его, не оборачиваясь, и тут же кивнул напарнику, подавая знак приняться за работу.
Когда за дело берется парочка не боящихся грязи и материально заинтересованных простолюдинов, то работа спорится. Уже через пару минут лишенный досок остов телеги скрылся на дне оказавшегося довольно глубоким пруда, а путешествующий в карете без герба господин вместе с вооруженным эскортом, одолев вырытое мошенниками препятствие, продолжили путь.
– Кажись, обошлось, – с облегчением вздохнул Семиун, доставая из кустов припрятанный сундук с драгоценными реактивами. – Ну, ты и дурак безголовый, они же чуть нас не порубили! Знал бы, что такое учудишь, в жизнь помогать не согласился б!
– А ты и не помогал, – пожал плечами Шак, задумчиво разглядывая мутные воды пруда. – Стоял в сторонке, с кобылкой вместе на травке прохлаждался, в беседе с благородными торопыгами ни разу не поддержал…
– Да, да…да я жизнью из-за тебя рисковал! – выкрикнул лекарь, захлебываясь от переполнявших его гнева и обиды.
– Вот именно по этой причине я и не связываюсь с компаньонами. Помощи никакой, а долю требуют, – невозмутимо продолжил Шак, не обращая внимания на дальнейшие сетования парня, сопровождаемые интенсивной жестикуляцией. – А насчет риска я тебе так скажу. Риск уже в том, что мы с тобой на свет появились. За риск тебе никто кошель медяков не отвалит, если, конечно, сам не попросишь…но очень настойчиво!
Семиун открыл было рот, чтобы возразить, но передумал спорить с беспринципным мерзавцем, привыкшим жить обманом и ложью. Юноша взял на руки сундук, засунул под мышку меч и пошел, пошел вперед, позабыв и о пасущейся лошади, и о циничном напарнике, которого ему навязала судьба.
Шак не стал его догонять. Голод остудит пыл юного и во многом наивного сердца быстрее любых слов. Трактиры возле дороги росли, как грибы, а оба кошелька с заработанными медяками находились у него.
Глава 4 Голодный, злой, без штанов
Шак задержался в пути. Виной тому, как ни странно, было трико, не выдержавшее купания в грязи и треснувшее по швам, как только стало подсыхать, то есть где-то на сто двадцатом – сто тридцатом шагах наиглупейшей гонки за торопыгой-компаньоном.
Семиун не обернулся, услышав треск расползавшейся ткани и последующую за ним ругань. Он вообще принципиально не поворачивал голову, хоть бродяга пару раз и кричал, пытаясь облагоразумить вспыльчивого юнца. Семиун так и скрылся за поворотом дороги, зажав под мышкой меч и держа в руках дорогой его сердцу сундук, в недрах которого где-то между ретортами, склянками и реактивами притаилась охранная грамота, самая ценная вещь для того, кто шагал по дороге в поношенном, грязном камзоле и без штанов.
Печальное происшествие лишь подтвердило правило, выведенное Шаком много лет назад: « Товарищи и друзья особо несговорчивы именно в тот момент, когда от них могла бы проистекать хоть какая-то польза ». Юный лекаришка мог бы сбегать в деревню за каким-нибудь старым тряпьем или, размахивая тарвелисской грамотой над головой, уберечь напарника от неприятной беседы с ополченцами, довольно часто патрулирующими дороги вблизи городов. Обычно беседа с представителями власти не смущала нищего скитальца, а частичная нагота не могла послужить причиной для игры в прятки; обычно, но только не сейчас, когда украшенную неровными заплатками и уродливыми швами суму Шака оттягивали целых два кошелька.
Деньги решают далеко не все, но в корне меняют линию поведения в большинстве случаев. Стоило лишь из-за поворота дороги, за которым недавно скрылся Семиун, показаться конному отряду, как Шак, царапая в кровь о колючие ветки голые ляжки, побежал в глубь леса, где нашел приют за гнилым стволом поваленного дерева. Присутствие по соседству недовольно зашипевшей гадюки не смутило беглеца. Не отрывая глаз от дороги, бродяга свернул змее голову, а затем отбросил скользкое, гибкое тело подальше в овраг. Укусы гадов опасны, но не столь смертельны, как алчный блеск в глазах вооруженных людей.
Всадников было пятеро. Их лошади пронеслись по пустынной дороге так быстро, что Шак не успел ничего разглядеть, кроме цвета развевающихся на ветру плащей. «Черно-зеленый с золотыми полосками по краям. Это не ополченцы и не городская стража, это наемники графа Лотара. Интересно, а что они здесь забыли? По словам мальчишки, до замка около двух дней пути… – размышлял Шак, возвращаясь на дорогу и между делом очищая голые ягодицы от прилипших к ним листков да стебельков.
Терпеливо дожидавшаяся кобыла поприветствовала трусливого хозяина радостным ржанием, а ее пустой желудок пропел отвратительную серенаду, недвусмысленно напомнив о том, что верных тяговых слуг нужно иногда и кормить. Трезво рассудив, что верхом без штанов он будет выглядеть чересчур эффектно, чем вызовет ненужный в данный момент интерес у путешествующих дам и может оскорбить завистников мужского пола, Шак взял хромоногую клячу под уздцы и, напевая под нос непристойную песенку, не спеша побрел вдоль дороги. Торопиться ему было некуда. Его задержка в пути должна была позлить Семиуна, который сейчас, как предполагал шарлатан, топчется на пороге корчмы, жадно ловит носом идущие от столов ароматы и проклинает себя за вспыльчивость, а скорее все же своего напарника за то, что тот не догнал его и не уговорил помириться.
