— Я хочу опять быть просто человеком! — вою я.
Шеф подсаживается ко мне, обнимает участливо, и пока я, ткнувшись лбом ему в грудь, размазываю сопли и слезы по его рубашке, терпеливо, уже в который раз втолковывает мне, что "просто человеком" я никогда и не была.
— Но если хочешь, можешь им стать, — успокаивает он меня с чуть заметным сарказмом. — Оставайся на Земле. Живи, как жила. Открывай Врата. Ходи иногда на рынки на Изагре, загорай на пляжах Пантэ. Если уж очень захочешь, станешь гадалкой или ведуньей. Будешь заикание лечить, порчу снимать.
— Не хочу я порчу снима-ать! — реву я снова.
— Значит, будешь наводить.
— И наводить не хочу-у-у!
— А чего хочешь?
— Ничего не хочу-у-у!
— Не бывает так, чтоб совсем ничего не хотелось. Подумай. Определись.
— Водки хочу, — определилась я.
Шеф упрямо качает головой:
— Водки, милая моя, тебе нельзя. Ты мне сейчас нужна трезво мыслящая. Или для начала, хотя бы трезвая.
После таких слов я завываю уже похлеще солейских оборотней, обзываю шефа жадным бездушным ящером и вовсю оплакиваю себя, заводя извечное бабское: "и никто меня, бедную, не любит, и никому я, разнесчастная, не нужна!".
— Почему сразу — не нужна? — ухмыляется дракон. — Между прочим, пока ты спала, бывший твой приходил.
— Да? — недоверчиво переспросила я, враз прекращая рыдать. — И чего хотел?
— Понятия не имею. Пришел, разорался. Я испугался, что тебя разбудит. Пришлось утихомирить.
— Надеюсь хоть не на веки вечные?
— Да что с ним станется? Ты лучше о себе подумай.
Я подумала.
— У-у-а!
— Снова-здорово! — отмахнулся Рошан. — Между прочим, ночь на дворе. Еще часок так повоешь, и соседи милицию вызовут.
Скорее уж живодеров. Чтоб нашли и пристрелили ту суку, что не дает им спать. Только брать себя в руки и успокаиваться я пока не собираюсь, ибо как только я перестану себя жалеть, меня ждет серьезный разговор о моем светлом будущем. А я к нему еще не готова.
— У-у-а!
— Ладно, ты здесь пока пострадай, — разрешил шеф, — а я пойду, чайник поставлю.
Когда он уходит, на колени ко мне впрыгивает кошка, тыкается носом в опущенную руку. Кошку зовут Луиза. Или просто Лушка. Она мягкая, теплая и очень ласковая. Когда я ложусь, она укладывается рядом. Какое-то время ее желто-зеленые глаза глядят на меня внимательно и задумчиво. А потом Лушка опускает голову на лапы, прищуривается, и до моего слуха доносится тихое, довольное мурчание. И от этого мурчания, и от теплого комочка, прижавшегося к моему плечу, приходит ощущение покоя и умиротворения. Я засыпаю.
Глаза у Рошана карие с вкраплением мелких золотистых точечек. И почему я раньше этого не замечала? Может потому, что раньше шеф не наклонялся так близко к моему лицу и не вглядывался так пристально и обеспокоено.
— Проснулась?
На часах — без десяти двенадцать, и судя по бьющему в окно свету, не ночи. Я что, продрыхла пятнадцать часов? Я же на работу опоздала! Хотя начальник кажется не против.
— Реветь будешь? — спросил он с опаской.
Я прислушалась к своим ощущениям. Нет, реветь сегодня не хотелось.
— А есть?
— Мне бы лучше пить.
— Водки не дам, — тут же среагировал дракон.
— А что, кофе кончился? — удивилась я и направилась в ванную.
А там меня ждал настоящий кошмар в моем же лице, отраженном в висящем над раковиной зеркале — из-под припухших век осоловело взирали мутные глазки, нос заострился, щеки впали, а в цветовой гамме лица преобладали светлые оттенки голубого и зеленого. Это ж надо так себя извести за неполные три дня!
— Дура! — сказала я своему отражению.
Столько времени потратить впустую! Жалеть мне себя вздумалось, судьбу свою оплакивать! Да тут скорее радоваться надо было — столько возможностей вдруг передо мной открылось, о которых я раньше и не мечтала. А может, в том и проблема, что не мечтала? Ведь не хотела я никогда уйти с Земли, поселиться в чужом Мире и стать могущественной волшебницей. А вот теперь захочу, уйду и стану!
Помимо чашки кофе на кухне меня ожидала яичница и бутерброд прямо-таки драконьих размеров. И естественно, после двух дней голодовки я набросилась на все это с драконьим аппетитом.
Ну вот, уже проявляются папины гены!
— Смотри, не подавись!
— А фо…
— И не болтай с набитым ртом. Это, во-первых — неприлично, а во-вторых — непонятно.
Рошан с умилением наблюдал, как я расправляюсь с плодами его кулинарных талантов. А когда я, покончив с основным блюдом, принялась за кофе, на столе появилась бутылка коньяка.
— А это не угрожает моему трезвомыслию? — поинтересовалась я у шефа.
— Это, вообще-то, для меня.
Ага, и вторая рюмка — тоже.
— С тобой поделюсь, только если пообещаешь вести себя прилично и не устраивать истерик.
Я клятвенно заверила дракона в своем адекватном восприятии происходящих событий, что исключает возможность рецидивного сбоя в работе моей хрупкой психики, и посему ему абсолютно не стоит опасаться нового неконтролируемого всплеска эмоций с моей стороны.
— Аллилуйя! Она вернулась! — провозгласил Хранитель наполняя рюмки. — Твое здоровье!
Коньяк ожег небо и разлился по желудку живительным теплом.
— Напугала ты меня, Галчонок.
— Чем?
— Ну, этим своим неконтролируемым всплеском.
— Нормальная женская реакция на нестандартную ситуацию. Когда мы не знаем, что делать — начинаем реветь.
Прежде чем налить по второму кругу шеф придирчиво оглядел меня.
— То есть, если сейчас ты не ревешь, значит, что делать уже знаешь?
— Жить, — тоном философа изрекла я, приподнимая рюмку. — Ну, за жизнь!
— За жизнь! — согласился дракон.
Рюмки, встретившись, мелодично звякнули. Пожалуй, хватит. Что-то у меня сегодня низкая сопротивляемость действию алкоголя, и если после первой в голове прояснилось, то после второй сознание подернуло легкой дымкой. Когда шеф снова потянулся за бутылкой, я демонстративно накрыла свою рюмку ладонью.
— Похвально! — прокомментировал Рошан, но себе налил.
Бутылка исчезла, а на ее месте появился толстенный фолиант в потертой кожаной обложке.
— Раз уж ты больше не собираешься ни пить, ни реветь, может, мы обсудим, что ты подразумевала под словом "жить"?
* * *
О том, что Галле необходимо будет уйти в другой, более сильный Мир, Рошан задумывался неоднократно. Даже будь она драконицей чистых кровей, проживание на планете с таким низким уровнем магического фона сказалось бы и на продолжительности жизни и на степени развития врожденных способностей. Недаром юные драконы до определенного возраста не покидают родной Мир — повсеместно известно, что рожденные или в детстве долго жившие на других планетах "врастали" в чужие Миры, теряя завещанную Владыками прошлого Силу и деградируя практически до уровня животных. Мирские драконы, сохранившие от великих предков лишь внешность — рана на сердце и пятно на совести Хранителей. Рошан встречался с этими существами во многих уголках Сопределья, одни еще несли в себе толику Дара и разума, другие превратились в хищных и злобных монстров — чем слабее был Мир, тем ниже опускались его собратья, обитавшие там.
