Это был человек…
В отличие от большинства стоящих сейчас на берегу эльфов, Морврин уже видел людей и даже, выбираясь за пределы леса, заглядывал в их поселения. Сейчас перед ним лежал подросток, подстриженный так, как у людей стригут послушников.
Что делал этот полумертвый и почти голый послушник на берегу реки, причем в самой глубине леса? Эльф отвел взгляд в сторону и глубоко вздохнул, чтобы подавить возникшее у него дурное предчувствие. Те, кто остался там, наверху — Динрис и все остальные, — ждали, что он им скажет. По какой бы причине этот подросток-человек ни оказался на этом илистом берегу реки, он был для эльфов чужаком. А ведь прямо сейчас дети эльфов, находящиеся где-то в лесу, подвергаются, возможно, большой опасности… Стоит ли обременять себя возней с подростком, тем более что он уже при смерти? С другой стороны, не было ли неожиданное появление человека аж в самой глубине леса как-то связано со сном, который увидела Блодевез? Может, она видела именно его кровь? И именно его смерть?
— Ну так что? — послышался сверху голос Динриса. — Ты его знаешь?
Морврин уже собрался что-то ответить, как вдруг лежащий на земле подросток резко схватил его за руку и начал говорить что-то почти не слышным отрывистым голосом вперемешку со стонами и кашлем. По его взгляду, однако, было и без слов понятно, что он пребывает в отчаянии и умоляет о помощи.
— Рестан, нитх, — пробормотал король… — Рестан бютан сорг.
Этот древний язык успокоил Махеоласа, и он снова впал в бессознательное состояние. Морврин поднял его с илистого берега на руки и понес.
— Ты был прав, Динрис! Это не эльф. Это подросток-человек. Он — из того народа, который живет возле озера, далеко за пределами леса.
— Человек?
— Что может здесь делать человек?
— Я думал, что люди существуют только в сказках, которые рассказывают малышам!
— Перестаньте трещать, как перепела, и помогите мне поднять его наверх! — рявкнул Морврин. — Он ранен! Динрис, нужно смастерить для него носилки.
— Я этим займусь, господин.
Эльфам пришлось повозиться, пока им удалось поднять Махеоласа на крутой берег. Затем они насобирали коры липы, зверобоя и корней окопника и обработали ему раны. При помощи коры ивы они сняли жар. Подросток все это время то ли спал, то ли находился в бессознательном состоянии. Подняв мальчика на носилках, которые смастерил Динрис, эльфы почувствовали, что он почти ничего не весит.
— Возвращайтесь домой, — тихо сказал Морврин, когда они уже были готовы идти. — А я продолжу поиски детей.
— Я пойду с тобой!
— Нет, Динрис! Нас всего лишь четверо. Для того, чтобы нести носилки, нужны как минимум двое. Еще один нужен для того, чтобы держать наготове лук и стрелы и в случае чего защитить остальных.
— От кого и от чего их защищать-то?! Что может произойти с нами в нашем лесу?
Морврин показал кивком на подростка-человека.
— В Элиандский лес явились люди… Он, по всей видимости, был не один.
Динрис, проследив за взглядом Морврина, тоже посмотрел на лежащее на носилках тщедушное тело, а затем пожал плечами.
— Я не понимаю, какую опасность для нас могут представлять люди!
— Гораздо бóльшую, чем ты можешь себе представить, друг мой. Гораздо бóльшую, чем ты можешь себе представить…
Динрис нахмурил брови, несколько мгновений поразмышлял, а затем подошел поближе к своему товарищу.
— Ты думаешь, что Блодевез видела в своем ужасном сне людей?
— Не знаю. Вполне возможно… Отнесите его к Гвидиону и расскажи обо всем королеве. Они и решат, что делать дальше.
Динрис молча посмотрел на Морврина, а затем покачал головой, прикоснулся к его ладони и пошел по направлению к Силл-Даре. Вслед за ним отправились и двое эльфов, с носилками. Оставшись в одиночестве, король Элианда подошел поближе к реке и затем долго рассматривал противоположный берег, однако так и не заметил никаких признаков того, что Лландон и прочие юные охотники недавно по этому берегу прошли. Взяв свой лук, Морврин быстрым шагом — почти бегом — пошел прочь, надеясь лишь на то, что другим группам, отправившимся на поиски юных охотников, повезло больше, чем ему и его спутникам.
Как только Морврин ушел, от ивовых зарослей отделился тонкий силуэт, закутанный в плащ цвета листьев, который до сего момента прятался в этих зарослях. Это существо внимательно осмотрело следы, оставленные на земле «высокими эльфами», а затем откинуло назад свой капюшон и издало долгий свист. Сразу же из своих убежищ появилось еще три таких же существа. Они были меньше ростом, чем только что ушедшие отсюда эльфы, но тоже относились к числу эльфов. Они принадлежали к тем кланам, которые жили на границе леса и которых называли «зелеными эльфами», поскольку раскраска их муаровых плащей варьировалась от изумрудно-зеленого до коричневато-зеленого цвета, что делало их практически невидимыми в лесу. Они тихонько поговорили о чем-то на своем своеобразном языке, а затем все вместе тоже отправились в направлении Силл-Дары.
В хижине, сооруженной из веток, царили тишина и спокойствие. Вытянувшись на ложах из сплетенных ивовых прутьев, абсолютно голые Лландон, Маерхен и Ллидас уснули, убаюканные медленной песней, которую неустанно повторяла Ллиана еще с того момента, когда они пришли в это убежище. Пение целительных рун, которые она также и написала в виде символов на их коже раздавленными цветами зверобоя, само по себе не могло привести к затягиванию их ужасных ран, но, по крайней мере, позволяло им оставаться в живых до тех пор, пока к ним не придут на помощь.
Элиас присоединился к ним во втором часу дня. Он выглядел таким встревоженным, что Ллиана не осмелилась спросить о том, что он увидел на поляне. Он был таким же большим и сильным, как Лландон, а из лука стрелял даже лучше вожака. Ллиана всегда его немного побаивалась, а особенно когда они возвращались в Силл-Дару с охоты, таща на себе свою окровавленную добычу. Сейчас же Элиас повиновался ей так, как будто только и ждал ее распоряжений. Она сказала ему, чтобы он отправился за помощью и чтобы возвращался побыстрее вместе со знахарками и таким количеством эльфов, которого хватило бы для того, чтобы перенести раненых.
После того, как Элиас ушел, Ллиана, убаюканная своими собственными заклинаниями, потеряла чувство времени. Руны пропитали ее душу не в меньшей степени, чем душу раненых. Ясень, чтобы они открыли душу ее магии; конь, чтобы прогнать боль; жилище, чтобы почерпнуть силу из окружающей природы. Она произносила нараспев эти три руны тихим голосом — произносила снова и снова, час за часом, пока их магия не начала действовать.
