– Какого? У которого Таш меня купил?
– Да, его. Ты знаешь, что с ним случилось?
Лика пожала плечами.
– Таш сказал, что он умер. Но, ты знаешь, после всего, что он со мной сделал, мне как-то все равно, как именно это произошло!
– А зря. Могла бы и поинтересоваться. Ему в тот же день свернули шею.
– Ну и что! Мало ли кто мог это сделать. Не обязательно же Таш!
– Вот глупая! Да об этом всем давно известно! Наши местные это сами видели.
– Что, видели, как убивал?
– Да. Этот Какон не из наших был, так, приезжий какой-то. Они после торговли с рынка уходить не стали, прямо там шатры поставили, чтобы заночевать. Кое-кто из наших с ними вместе там пил. А после обеда к ним пожаловал Таш. Отозвал Какона в сторонку, о чем-то с ним поговорил, а потом раз – и свернул ему шею. Тот даже не пикнул.
– О богиня! А те, кто там был? Они не погнались за ним?
– Погнались? Ты что, смеешься? Да они все обделались от страха! Твой Таш ведь не из тех, кто убегает. Он подошел к ним, спросил, не хочет ли ему кто отомстить за Какона, желающих не нашлось, и он ушел.
– А потом пришел домой и всю ночь просидел у моей кровати, – с некоторым вызовом напомнила Лика. Потом немного подумала и добавила: – Нет, Дорминда, ты как хочешь, а я не могу его осуждать. Раз он этого поганца Какона убил, значит, так было нужно. А вот ты скажи мне, только честно, кто еще отнесся бы ко мне так, как он? Когда я была у Какона, я готова была пойти на что угодно, даже на смерть, лишь бы получить свободу. А рядом с Ташем я даже рабыней себя не чувствую! Он относится ко мне как... как... как к сестре, вот!
– Как к сестре, говоришь? – с непонятным выражением переспросила Дорминда. – Ну что ж, тогда одевайся, я покажу тебе, какая жизнь тебя ждет рядом с таким... братом. В храме вчера как раз объявляли, что сегодня будут клеймить. Вот и посмотришь.
Бросив на плите наполовину приготовленный обед, они торопливо оделись, причем Дорминда все время подгоняла Лику, и поспешили на храмовую площадь. Действо еще не началось, но народу столпилось уже немало. Несколько небольших групп, в которых преобладали плачущие женщины, держались ближе к помосту.
– Родственники! – неодобрительно поджала губы Дорминда. – Попрощаться пришли! Можно подумать, после суда не напрощались!
– Попрощаться? – машинально переспросила Лика, наблюдая за выплескивающимся из глаз родственников горем. – Разве кого-то будут казнить?
– Ну что ты, глупая, казнь – дело серьезное! Нет, этих только заклеймят, но они для всех все равно что умрут.
– Почему?
– Потому что это грех, общаться с клеймеными!
Глаза у Лики чуть не выпрыгнули из орбит.
– Но ведь ты же общаешься с Ташем! Даже работаешь на него! Значит, ты тоже грешишь!
Дорминда нехотя повернулась к ней.
– Ты знаешь грех, худший, чем неблагодарность?
Не понимая, что она от нее хочет, Лика неуверенно покачала головой.
– Нет.
– Вот и я не знаю. Когда Таш купил в Закорючке дом, многие не хотели, чтобы среди нас жил изгой, все грозились поджечь. Тогда он пообещал, что нас никто не будет трогать. И правда, за все время нас ограбили всего один раз, да и то не местные. На следующий день этих воров нашли мертвыми прямо у ворот дома, который они ограбили. Они лежали там вместе с награбленным. На другой день после этого я пришла к Ташу и предложила помощь по хозяйству, потому что в ограбленном доме жила моя дочь. Да, я грешу, когда общаюсь с ним, но согрешила бы еще больше, если бы не попыталась отблагодарить. Теперь понимаешь?
– Теперь понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, глупая! Изгой может заставить согрешить, даже если сделает тебе добро! От них вообще лучше держаться подальше!
В этот момент два монаха у дверей храма затрубили в длинные трубы, и из боковых ворот вышла целая процессия. Небольшую цепочку прикованных друг к другу одной длинной цепью преступников сопровождала охрана, одетый в красное палач и жрец в черных просторных одеяниях.
Толпа зашумела, задвигалась и приготовилась к зрелищу. Скованных цепью будущих изгоев заставили подняться на небольшое возвышение, где храмовые служки уже развели костерок в большой железной чашке. Жрец торжественно прочитал над огнем молитву, и действие началось. Достав из папки первую бумагу, он назвал имя и навстречу ему вышел один преступников. Жрец громко зачитал, в чем заключалось его вина (украл курицу), взял поднесенную служкой печать и шлепнул ему на внутреннюю сторону предплечья, посередине между локтем и запястьем. Охранники сняли с него цепи и отпустили.
– И все? – почему-то шепотом спросила Лика. – Теперь он – изгой? Всего лишь за курицу?
– Да нет же, глупая! – зашипела на нее Дорминда. – Это временное клеймо за мелкое преступление!
– А он тоже умрет для своих родственников?
– Да всего лишь на год! Он отработает свою вину в храме! Смотри дальше!
Дальше было еще несколько временных клейм за мелкие проступки. А потом голос жреца изменился, и толпа снова зашевелилась в предвкушении. Прозвучало женское имя, и вперед вытолкнули совсем молоденькую девчонку с ребенком на руках. Ее грех жрец зачитывал чуть ли не завывая, а она стояла перед ним, не поднимая глаз. Наконец палач взял длинную, докрасна раскаленную с одного конца железяку, схватил за руку преступницу и прелюбодейку и прижег ей то же место, что и у остальных. Она не закричала, только закусила губу. Жрец посыпал ее клеймо розовым порошком и приказал развернуть ребенка. Она послушно выпростала из пеленки ручку младенца, к которой палач тоже прикоснулся раскаленным железом. Ребенок закричал так, что Лике стало плохо. Она едва не упала, не поддержи ее довольная произведенным эффектом Дорминда. Хотя сердце от плача ребенка сжималось и у нее.
– Хорошо, что у нее девочка! – решив утешить свою подопечную, сказала она. – Хоть дадут вырасти. Правда, потом все равно...
– А если бы мальчик? – как сквозь пелену спросила Лика, подумав о своем хозяине.
– Мальчикам тяжело приходится, – не пожелала вдаваться в подробности Дорминда. – Из них мало кто выживает.
Молодую мать расковали и отпустили, но ребенок на ее руках продолжал заходиться криком. К ней сразу подошли две вульгарного вида женщины в ярких платьях.
– О, налетели уже, вороны! – в сердцах плюнула Дорминда. – Хотя куда ей еще деваться? С ребенком-то на руках?
Далее перед жрецом встал невысокий тощий мужик. Его вину жрец зачитывал с особой торжественностью, потому что это был убийца. Его руку тоже прижгли, посыпали красным порошком, после чего расковали и столкнули с помоста. На беднягу тут же набросились несколько человек (родственники убитого – пояснила Дорминда) и несколько раз пырнули ножом. Толпа на это отреагировала весьма одобрительно.
