Что бы Моранден ни думал о том, кто сместил его, в присутствии людей он улыбался и выражал ему подобающее почтение. Но при каждой удобной возможности он под тем или иным предлогом удалялся. Чаще всего — на охоту, простую или соколиную, или же в свои поместья, поскольку был лордом Западных Окраин.
У Вадина не было ни права, ни обязанности пробираться за ним подобно шпиону или убийце. Но Мирейн ушел туда, куда Вадин не мог за ним последовать, — в храм Аварьяна. Для жрецов Солнца это был день поста, темное время Ясной Луны, когда сила богов ослабевала перед мощью Тьмы; они пели и молились от одного восхода солнца до другого, поддерживая силу бога собственной силой. Мирейн, который на второй день после своего появления отправился туда петь закатный гимн, нашел там самый теплый прием во всем Яноне, за исключением общества собственного деда; с тех пор он старался уходить в храм как мог чаще. И недвусмысленно дал понять Вадину, чтобы тот не следовал за ним по пятам как собачонка, даже во внешние покои, открытые для любого посетителя.
Таким образом, Вадин был свободен, но радости это ему не доставляло. Он проснулся на рассвете. Проснулся от кошмара, который преследовал его еще долго после пробуждения. Мирейна уже не было. Вадин поднялся, натянул первую попавшуюся под руку одежду и с крайним отвращением взглянул на завтрак, который оставили ему слуги Мирейна. Не притронувшись кеде, он побрел сам не зная куда, пока не оказался на конюшне, где увидел, как Моранден седлает мышастого с черными полосами жеребца.
Не задумываясь о том, что делает, Вадин набросил на Рами седло и уздечку и направил ее вдогонку за Моранденом. Задумайся он — и ему пришлось бы признать, что в нем таится подспудное желание подойти к принцу, который был когда-то добр к нему, и ответить на доброту. Объяснить предательство, которого Моранден несомненно и не заметил среди множества других.
Моранден ехал без напряжения, но быстро, не слишком скрываясь, почти прямо к роще. Здесь никто не охотился, если дорожил жизнью и душой, и никто не путешествовал под этими тенистыми деревьями ради удовольствия. Принц не спускал своего сокола. Он не повернул назад даже при встрече со стражами рощи, черными птицами богини, которые, казалось, облепили каждую ветку. Воздух был наполнен их криками, земля покрыта их мерзкими испражнениями.
Вадин содрогнулся в своем тайнике. Либо прибытие Морандена замаскировало его собственное, либо он двигался более умело, чем ожидал, но птицы не обратили на него никакого внимания. Сам лес, однако, словно бы содрогнулся от возмущения: этот чужестранец, по приказу самого короля обязанный служить сыну Солнца, вторгся во владения Тьмы! Небо потемнело от грозовых туч, сгущая тени под деревьями, где птицы богини одна за другой устраивались на отдых.
Моранден стоял на расстоянии короткого броска копья от Вадина, у края открытой поляны, на которой, впрочем, царил такой же мрак. Земля здесь была голой — ни травинки, ни цветка, только в центре лежала каменная плита. Грубая, не обработанная человеческими руками, она поднималась из бесплодной земли; на ней лежал большой ворох темно-красных, как кровь из сердца, цветов. Не насмешка ли это над цветами, украшающими храм Аварьяна в то время, когда его сила растет?
Или алтарь Аварьяна был насмешкой над Уверьен?
Вадин снова вздрогнул. Это место было чуждо ему. Рожденный на севере, он боялся богини и оказывал ей надлежащее почтение, но никогда не находил в себе силы любить се. Для Уверьен любовь была слабостью. Богиня питалась страхом и горечью ненависти.
Моранден неподвижно застыл с соколом на руке. Его конь остался на опушке леса, слишком далеко, чтобы принц мог быстро исчезнуть отсюда. Вадин не видел лица Морандена, зато видел, что его плечи и спина напряглись, а свободная рука сжалась в кулак.
Сумеречный воздух пришел в волнение и сгустился. Вадин еле сдержал крик. Там, где только что была пустота, полукругом стояли люди. Черные рясы, черные капюшоны — ни лиц, ни рук, ни просвета. Они молчали, эти жрецы богини. Или жрицы? Различить это было невозможно.
Одна фигура скользнула вперед. Моранден задрожал, как будто его охватила внезапная судорога, но не отступил. Возможно, он просто не мог двинуться.
Захлопали крылья: с руки принца сорвался сокол, оборвав путы. Птицу накрыла чернота. Лишь одно-единственное перо, сверкнувшее холодным золотым блеском, кружась по спирали, упало к ногам Морандена.
Птицы богини удалились. От сокола не осталось ни крови, ни костей, ни даже висевших на путах колокольчиков.
— Лакомый кусочек, — произнес резкий и пронзительный голос.
Удивленно взглянув на фигуру в рясе, Вадин увидел на ее плече черную птицу. Клюв птицы приоткрылся.
— Такого жертвоприношения пока хватит, — сказала она. — Пока. Чего ты ожидаешь взамен?
Рука Морандена была поднята, словно сокол еще сидел на ней. Он очень медленно опустил ее.
— Что… — невнятно пробормотал он, потряс головой и поднял ее, глубоко втянув воздух. — Я ничего не ожидаю. Я пришел, поскольку был призван. Разве не будет ритуала? Неужели я потерял своего лучшего сокола понапрасну?
— Ритуал будет.
Теперь звучал уже голос смертного, и на сей раз он возник не внутри круга, а за ним. Позади алтаря стояла женщина в такой же рясе, как все остальные. Но капюшон был откинут с ее лица, которое не было ни молодым, ни нежным, но прекрасным и одновременно наводящим ужас, как цветы на камне.
— Ритуал будет, — повторила она, выступая вперед.
— И ты еще раз станешь Юным Богом. Но только один раз. В дальнейшем мы покончим с притворством и не ограничимся кровью бессловесных тварей.
Черная птица оставила свой насест и устроилась на плече у женщины. Она пальцем пригладила перья птицы, что-то ей ласково шепча.
Моранден по-прежнему стоял в напряжении, но это было уже другое напряжение: в нем чувствовалось меньше страха, меньше благоговения и больше нетерпения.
— Притворство? Что ты имеешь в виду под притворством? Это ведь и есть ритуал: танец, совокупление. Жертва.
— Жертва, — повторила она, — да, жертва.
Дыхание Морандена со свистом вырвалось сквозь стиснутые зубы.
— Ты не…
Ее рука чуть приподнялась, как бы подтверждая его догадку.
— Но это запрещено.
— Кем? — Жрица остановилась прямо перед ним; птица на ее плече не шевелилась, поблескивая глазами. — Кем, Моранден? Жрецами жгучего Аварьяна и королем, который стал его марионеткой. Он отдал дочь Солнцу, тогда как по давнему обычаю она должна была уйти во Тьму. Но в конце концов богиня получила ее кровь.
— В таком случае богиня может быть довольна.
