Главное — на вершине. И башней не назовешь, так велика, а в лесах. Еще растет! К небу. На мгновение душу царапнуло — Вавилон! Нет, чуточку скромней. Продли чуть склоненные линии стен — сойдутся ниже рваных облаков. Предел, отпущенный человеку.
— Прошлым летом был дикий лес, — говорит корабельщик, — холм, на котором кричал демон. А теперь так!
Встал гордо, будто сам строил — город. Нет, неверно! Правильно: Город.
На причале встречают воины, ничем не отличимые от солдат с Родоса. Клепаные шлемы, щиты, равно округлые со всех сторон, лишь узор на рубахах иной, да короткие копья загнуты крючком. Тут же — безусое лицо, широкий подол с десятком вставок, светлая коса поверх пестрой накидки — и уши у нее островатые! Но и у девушки — такое же копье и щит. Разве к поясу привешен не топор на длинной рукояти — железный клюв. Легче, наверное.
— Здравия вам, гости, — греческий у нее старомоден и витиеват, — на земле республики Глентуи!
Кланяется слегка — и теперь говорит мужчина. Все привычно: портовый сбор, пошлина. Есть и новое! Ни на Дунае, ни на Рейне, такого слышать не приходилось!
— Если вы не собираетесь торговать в Кер–Сиди, а желаете подняться выше по реке, например, в Кер–Мирддин, пошлину платить не обязательно. Тогда вам опечатают трюм. Сорвете печати до отплытия — штраф. Если желаете пока прицениться, советую выбрать печати. Надумаете торговать у нас — оплатите пошлину, печати снимем… Не надумаете — серебро при вас останется.
Баян сразу согласился на печати. У одного из воинов с собой оказалась маленькая жаровня. Маленькая, но хитрая: внизу деревянная чаша с водой, выше железный противень с углем, над тем глиняная чашка для воска. Девица сунула руку в прорезь широкой юбки, достала палочку воска. Увидела, какими глазами глядит Анастасия.
— Карман, — пояснила на грубой латыни. — К разрезу изнутри небольшой мешок пришит. Очень удобно…
Вояки и купцы отправились обходить люки. Печати должны лечь как следует. Потом появились дела на берегу — отдать тот же дротик… Баян отправился притворяться с ними, экономить истертый медяк, оставив талант золота под присмотром обычной охраны, «служанок» с саблями на боку. В степи женщина может оказаться правительницей: регентшей при сыне, единственной наследницей отца, молодой вдовой без детей… Правление — это война, не только в степи. То–то сестра «Стратегикон» учила старательней Псалтири! На самом деле охранницы вполне достойны августы, все из хороших родов. Жаль, больно суровы. Пока рекой шли — ни на палубу лишний раз выглянуть, ни поговорить с кем. «Тебе нельзя!» А поболтать после молчания в башне так хочется!
Воительница осталась на корабле — ждать своих, присматривать за чужими. Оперлась на копье. Спросила:
— А кто вы будете? Я таких нарядов ни разу не видывала… А нравятся! Где такое носят?
По всей степи, неведомо какое столетие подряд. Ничего необычного. Аварский наряд в империи привычен, разве не на девицах. Камбрийка — рассматривает, и мелет, мелет языком. Глаза уставились мимо — на охрану. Купеческая дочь ей не интересна!
— Длинная куртка — хорошо, но рукав шнуровать? Нет уж, лучше … — тут она замялась, не нашла латинского слова — а, увидите. И спереди на одном поясе держится! Не дело. Штаны — хорошо, а то в порту сыростью поддувает. Но всего одна рубашка? Послушайте совета, добавьте еще хотя бы по одной, не то пальцем на вас показывать будут… А вышивки у вас какие!
В ответ — тишина. Для общения с восточными римлянами и торговли большинству авар вполне хватает греческого. На западном краю державы знают и латынь, но таких в охране не оказалось. Анастасия подумала — и вступилась за честь чужого народа.
— Этот язык здесь понимаю только я… Но раз ты знаешь греческий, говори на нем, и тебе ответят.
— Ой, привет тебе! Я вас греческим встретила, но эти несколько слов месяц учила! Глупая я, языки не даются. Ты кто?
Пришлось врать. Заодно объяснить, что мир большой, и менять наряды в угоду обитателям любой его части — полотна не хватит. Не говоря про лен и шелк. Камбрийке мало:
— А чего с отцом не отправилась? Новый город смотреть интереснее, чем топтаться по надоевшим за дорогу доскам! У меня–то служба, хоть и дешевая: за стол, наряд и угол. Я же не в дружине хранительницы, служу городу. Стража… как это… слово старое… О! Муниципальная!
По старым понятиям, выходит, она вигил. Сторожить тюрьмы, тушить пожары, собирать для Церкви десятину, порядок поддерживать — не имперская забота, городская. Занятие вполне почетное… Церберы смотрят, но латыни не знают. Выговаривать за болтовню будут позже, с глазу на глаз.
— Уйти без спроса? — как–то такая мысль и в голову не приходила. — Нельзя. Меня и так, видишь, охраняют!
— Так прикажи охране! Или тебя с корабля не выпускают? Боятся, что в чужом городе что нехорошее случится?
Анастасия кивнула.
— Варвары… Значит, ты вещь? Или просто трусиха?
— Я свободная и достойная девица! — дочери купца как раз, — а варварка ты. Ну, не римлянка же!
— Римлянка, — отрезала воительница, — клан Монтови, мы все от солдат из холмовых фортов, тех, что не ушли с Максеном Магном…
В истории императора Феодосия его соперника звали не Максеном, а Максимом, но перекрученные имена оказались такими же понятными, как и перекрученные слова местной латыни:
— Значит, я варварка, а ты достойная? А если обидят, защитить себя сумеешь? Или прятаться станешь — за отца, за брата, за мужа? Если брякнешь честное, но злое слово — защитишь право говорить, как думаешь?
Вспомнилось: заполнивший площадь сброд кричит матери, коронованной августе: «Ты не царица! Ты лишь мать императоров…» Мать тогда не смогла сделать ничего! Повернулась, ушла. А, правда, хорошо бы: вытащить крикуна из–за спин трусливой толпы, поставить в круг, нацелить смерть в глаза… Хороший обычай у варваров. Нет! У римлян. Рим никогда не стеснялся перенимать полезные обычаи соседей. Значит…
— Я не вещь. Придет время… — легенду тоже следует соблюдать! — Возьму в руки кривой клинок.
Даст Господь, доведется взглянуть в лицо племяннику–одногодку. Припомнить все… И вырванный язык матери, и истекших кровью братьев. Он меч не кровавил, приказы отдавал. Наверняка только пыжится хорошо, а дерется плохо.
