— А ты пробовал их запечатлеть?
— Да, но у меня не получатся.
— Ты видел скульптуру Божественной Свати в Храме под водой.
— А как же, мы с Грэгом на второй день, как Раттея стала свободной от всевидящего ока храков и мидгардцев слетали туда… прости, я не хотел тебя обидеть.
— Ничего, я уже привык. А потом я, действительно, мидгардец. Ну, и что? Как тебе она?
— Она спокойная. Только глаза мудрые, как у старшей матери. Ей много лет, и когда ее создали, ее дети еще были счастливы…
— Мне очень жаль, но в данном случае я не смогу тебе помочь!
— Почему?
— У меня дома, на Мидгард — земле в очень давние времена жил один скульптор, так на вопрос как он делает свои скульптуры, он ответил так: — Я беру камень и отсекаю всё лишнее. Понимаешь? Образ Веды — это твой камень, отбрось все лишнее, убери с ее лица радость, из глаз жизнь, оставь только муку…
— Я пытался, но тогда она не похожа на ту Веду…
— А она и не может быть похожа на Веду, та девочка, как мне кажется, была не похожа сама на себя, в ней жил страх…
— В твоих словах что-то есть… Смотри, — и он протянул руку, показывая куда-то. Я взглянул туда и замер. На серо-черных камнях прибрежной полосы носились два гырха — белый и черный. Их грациозные движения тонких гибких тел походили на танец.
— Красота! — вырвалось у меня.
— Я рад, что у нас появился ты, мне порой кажется, что ты, такой же как я! Видишь как я, — поправился он. — Одно время, мне казалось, что я просто ненормальный какой-то, часами мог смотреть на трепещущий на ветру лист, даже Грэг, всегда смеется, что на меня столбняк нападает.
— Успокойся, ты — нормальный! У тебя просто взгляд на мир несколько другой, чем у других людей. Восприятие мира у всех разное. Мне мама говорила об этом, а она настоящим художником была. Она всегда приводила такой пример: ученый смотрит на небо, и видит атмосферу, ему хочется понять, почему она такая, а не другая. Деловой человек смотрит на небо, и думает о том, что самолеты — летающие машины — сегодня летают, и он успеет добраться туда, куда ему надо. Сельчанин, ну ваши поляне, глядя в небо, определяют, какой будет день, а художник видит странный, фантастический мир… Дан, — заорал я, — берегись!
На нас летел живой… птеродактиль, огромный ящер на бреющем полете несся к земле. Гырхи разбежались в разные стороны и скрылись между камнями. Я упал под нависающий валун, а Агнар остался стоять во все глаза, глядя на приближающееся существо:
— Коста, что это? — крикнул он.
— Прячься, мать твою… — рявкнул я, но было поздно. Ящер схватил его за ворот рубахи и поднял в воздух. Раттерианец задыхался, его руки вцепились в воротник. Я высочил из под укрытия, схватил булыжник, и бросил его в птерактеля. Камень попал ему в грудь, отрикошетил на голову раттерианца. Лапы разжались и выпустили свою добычу, Агнар был все-таки тяжел. Он упал на землю, и не шевелился. Летающий ящер сделал круг над нами, и, щёлкая тяжелым клювом, украшенным рядом острых зубов, летел ко мне. Я боялся за Агнара, но перетащить под камни не имел времени, я бы подставил свою спину. Поэтому встав около неподвижного раттерианца, кидал в хищника камни, и никак не мог понять, что этой твари надо от нас. Если я правильно помнил курс биологии, они питались в основном рыбой. Мы же мало чем походили на морских обитателей. Раза четыре я попал в него. И птеродактиль так и не смог подлететь ко мне, летал кругами и издавал странные гортанные звуки. Наверное, он был умной тварью, потому, что развернулся и полетел прочь. Я подхватил Агнара и потащил под камень, но тут надо мной пронеслась тень, что-то вцепилось мне в рубашку, и я повис над землей. Да, эта тварь оказалась умнее меня. Оружия, кроме раттерианского ножа у меня не было. Но вися над землей животом вниз, трудно пользоваться любым оружием. Я поднимался все выше и выше, как еще какая-то черная тень пронеслась надо мной и ящером, и мы стали падать. Дан, догадался я, с ужасом глядя на приближающие ко мне камни, и понимая, что сейчас буду погребен под брюхом дохлого птеродактиля…
Очнулся в Белом братстве, в лазарете. Голова перевязана, грудь и рука в гипсе. Голос разгневанного Кэрта отчитывал кого-то, он просто рычал о безалаберности людей, которые вышли погулять на неизвестной им еще земле, и не задумывающихся о том, что вокруг могут быть хищные звери. Что-то мне это напомнило, будто я где-то уже слышал подобные слова. Дверь распахнулась, и вошли Кэрт, Грэг и виноватый Агнар. Он был цел, только щека немного поцарапана.
— Ну, как ты? — спросил отец.
— Нормально, — ответил я, пожать плечами мешал гипс.
— Встать сможешь? — он был сердит.
— Ноги целы? — в свою очередь поинтересовался я.
— Твои ноги целы, а вот где была твоя голова, солдат армии Спасения?
Я потупил глаза, и благоразумно промолчал.
— Значит так, мальчики, берите этого красавца, — продолжал Кэрт, — тащите в машину и быстро домой! Там уже все женщины с ума сходят. Нет, Коста, — он смерил меня недовольным взглядом, — ты неисправим. Что я Сюа скажу?
— Ну, пошёл погулять, поскользнулся и упал, нечаянно…
Все трое сначала опешили, а потом разразились хохотом.
— А что нам делать с трупом этого хищника? — ехидно спросил отец.
— Это птеродактиль, вообще то, он рыбой питается, они на нашей планете вымерли несколько миллионов лет назад.
— Вы с Агнаром не похожи на рыб!
— Я тоже успел об этом подумать, — сделав мыслящее лицо, произнес я.
— Все, хватит, тащите… — еле сдерживая смех, приказал Старший.
И опять я был дома. Как не пугал меня Кэрт, мои женщины не сказали мне ни одного слова, даже не упрекнули ни в чем. Просто молча стали лечить и кормить. Будто в этом весь смысл здоровья человека. Гипс сняли быстро. Но массажами, и примочками из трав, которые делала Энике, они замучили меня до предела. Через неделю я был вполне здоров, что немало удивляло. Вообще-то кости за три дня не срастаются. Но посмотрев свои рентгеновские снимки, я был удивлен, как быстро на мне все заживало!
Я рвался в Белый город. Но Арта, спокойная и бесстрастная как рок судьбы, каждый вечер оглядывала меня и произносила свое:
— Тебе еще рано. Побудь дома. Ты не совсем оправился.
И самое удивительное, что ее слова, были той печатью, без которой нельзя вообще считаться свободным человеком. Я попытался к ней подластиться, помогал ей по хозяйству, накормил семью пельменями, произведя на своих женщин большое впечатление кулинарным мастерством, таскал ей свои розы. Она принимала все с благодарностью, целовала меня в лоб, но вечером я слышал:
