Сидеть в четырёх стенах было невмоготу – скорее выбраться в город, истратить избыток переполняющей энергии. Скорее – куда угодно, двигаться, ощущать, наслаждаться.
Жить.
***
Город пылал огнями. Ночное апрельское небо опустилось низко, так низко, что казалось – можно дотронуться, что ещё чуть-чуть – и заденешь макушкой. Звёзды терялись от света на улицах, и Огненная столица являла собой центр земли, место, где единственно возможна жизнь, средоточие её, сжатую пружину мира. Люди, текущие по ярко освещённым дорогам, составляли основу той пружины, двигались по одним им известным законам, закручиваясь спиралью, многократно перекрещиваясь и стремясь к неведомому сердцу.
В толпе, окружённый со всех сторон людьми, в наполненном криками и смехом ночном воздухе, огнях и веселье города Ацу ощущал себя настолько одиноким, каким не чувствовал бы, даже спрячься он в своей комнате и закрой наглухо окна и двери. Чужое веселье казалось нарочитым, ненастоящим, огни – призрачными, люди, мечущиеся вокруг, – бесплотными духами.
Зачем он пришёл в город, практикант не знал.
Верно, хотелось уйти из школы, оставить за собой внезапно показавшиеся душными, тесными стены. Забыться в шумной толпе, никогда не иссякавшей на улицах столицы.
Но забыться не получилось.
Наоборот – чем дольше он шёл, невольно заставляя расступаться до отвращения беспечный сброд, тем бессмысленней виделась ему вся затея прийти в город.
Может быть, именно для того чтобы избавиться от неправильного одиночества, чтобы отказаться от притворного участия в чужом веселье, темноволосый элхе и свернул на когда-то неплохо знакомую узкую улочку. А может, ноги привели его сюда сами, по собственной воле – Ацу давно перестал задумываться о направлении.
– Мы так рады, господин, – девушка в маске склонилась перед ним, открывая взору нежно-бледную кожу, ложбинку меж грудей, обнажённые ключицы. Волосы соскользнули с её плеча и рассыпались тёмным покрывалом, девушка тут же плавно повела рукой, убирая их.
Подняла глаза, улыбнулась, не показывая зубов:
– Может быть, Вы желали бы назвать имя подходящей собеседницы? Кому дозволено скрасить Ваше драгоценное время?
Ацу сдвинул брови. В голове вертелись яркие лоскуты ткани, слышался полузабытый беззаботный смех. Когда-то здесь была девочка, с которой удобно разговаривать.
– Облако, – наконец память выдала имя бывшей возлюбленной Тардиса.
– Ах, какая жалость, – нария перед ним снова глубоко склонилась. – Облако оставила нас около года назад, так горестно, что мы не можем выполнить Ваше желание. Быть может, кто-то иной?
Вот как, Облака здесь больше нет?
Что ж, это лишь естественно. Время не стоит на месте. Но кого же тогда назвать? Имён других нарий Ацу не помнил.
Девушка ждала, не поднимая глаз.
– Тогда, – практикант замялся, – тогда... – узор на правом плече одеяния нарии вдруг показался ему знакомым. Жёлтые листья, сошедшиеся в ноябрьском хороводе, сезонный мотив, не подходящий для апреля. Но что-то напоминающий. – Тогда Осень.
Ацу произнёс это имя и сразу же с запоздалым сожалением подумал, что, верно, Осени уж точно нет в этой нарайе, если ушла и Облако. Осень тогда, пять лет назад, выглядела старшей из присутствующих. Значит, должна была уйти раньше, чем Облако. Значит, сейчас ему скажут, что и её нет. Значит...
Что же, тогда Ацу уйдёт. Желания знакомиться и флиртовать с новыми юными девочками он не испытывал. Хотелось отдохнуть, расслабиться в компании с кем-то знакомым, с кем-то, кто выслушает и помолчит в нужных местах.
– Осень! – радостно улыбнулась нария. – Мы рады исполнить Ваше желание и счастливы, что Ваша память сохраняет имена наших жалких служанок.
Осень здесь?!
Ацу постарался скрыть удивление.
– Соблаговолите проследовать за провожающей, – нария повела рукой, и в комнате появилась девочка в маске. – Осень осмелится нарушить Ваш покой спустя несколько мгновений, простите заранее за неудобство ожидания.
Девочка улыбнулась ему одними сомкнутыми губами.
***
Её Тенки приметил сразу же, как только заглянул в эту тёмную, заполненную дымом и пьяными голосами, пропахшую потом и жареным мясом пивную. Девочка резво сновала между беспорядочно расставленными столами – тут, в квартале рабочих и портовых грузчиков, столы расставляли, следуя не законам красоты, а лишь бы больше вместилось, – разносила кружки с пивом, шампуры с нанизанными кусочками говядины, глубокие тарелки, полные овощей. Маленькая, симпатичная, в заляпанном жиром и красными пятнами от помидоров передничке.
Тенки понравился жест, которым она закидывала за спину распущенные и всё норовившие попасть в пиво волосы – длинные, прямые, коричневые – одним грациозным, очень женственным движением. Да и передничек чудесно сидел на девчонке, обрисовывал маленькую, но красивую грудь, подчёркивал талию.
Есть не хотелось – сюда нинъе пришёл не за жратвой. Западный район: главный речной порт столицы, ремесленные кварталы, самый большой процент нинъеского населения. Здесь можно было почувствовать себя дома, будто в Валиссии – если забыть о неизбежных элхеязычных строчках меню, о прихотливо завитых элхеских же буквах на вывесках и постоянно встречавшихся на улицах ушастых экстремалах из числа коренного населения, желающих попробовать на вкус атмосферу сборищ нинъе.
Сюда Тенки пришёл не за едой – за развлечением. Потому и не стал проходить, садиться за столик рядом с каким-нибудь хмурым работягой, подзывать девчонку, чтобы выговорить ей заказ. Торчал столбом у входа, в полумраке – свет сюда почти не доходил, – нахально пялился на неё, ждал. Хотел, чтобы почувствовала взгляд, обратила на незнакомца внимание, чтобы обеспокоилась.
Беспокоиться она начала где-то спустя полчаса. Тенки устал подпирать стенку, но взгляды, что темноволоска начала на него бросать, вознаградили за долгое ожидание.
Было интересно наблюдать за сменой эмоций на её лице. Сначала недоумение, тревога: зачем пришёл, если не собирается есть, зачем торчит там без движения – потом уже яркое, явное волнение, когда девчонка поняла, что взор симпатичного практиканта следит за ней неотрывно. Смесь кокетства с некоторым страхом – что ему надо?
Тенки ждал. Девчонка должна была или сбежать, возможно, нажаловаться хозяину, мужчинам-работникам, – и тогда на время придётся ретироваться, – или же, побуждаемая любопытством, приблизиться к нему, заговорить. Могла, правда, притвориться, словно ничего не замечает, и тогда уже нинъе должен будет сменить политику. Тенки, однако, надеялся, что совершать лишние телодвижения не придётся. Хотелось, чтобы подошла сама.
