– Аймик не исчез. Он здесь, и он по-прежнему твой друг. Спрашивай.
Хайюрр пожевал губами. (Знакомый жест; у кого-то он его видел… Только не у Хайюрра, это точно… Ах да. Так делал колдун Рода Тигрольва, внушая молодому Аймику покорность и отсылая его на ту проклятую охоту…)
– Тогда я не чувствовал себя виноватым. Тогда мне казалось: я делаю все, как должно. Потом тоже. Но вот подошла старость; Тропа Мертвых уже совсем рядом. И чем ближе она, тем виноватее чувствует себя Хайюрр. И перед Аймиком, и перед Атой… Скажи, Вестник, может ли старый сын Сизой Горлицы надеяться на прощение?
(На это ответить нетрудно.)
– Ни Аймику, ни Ате нечего прощать Хайюрру. В том, что случилось, его вины нет. Аймик… Он сам нуждается в прощении… быть может. Пусть его друг Хайюрр доживает свои дни в мире, пусть со спокойной душой вступит на Тропу Мертвых. Как знать? Быть может, там его ждет Ата.
Кажется, послышался вздох облегчения.
– Тогда – второй вопрос. – Хайюрр задумался, видимо подбирая слова. – Скажи, Вестник, если только духи поведали тебе об этом… Что нас ждет? Что будет с нами со всеми?
– С детьми Сизой Горлицы?
– Ну… Совсеми! — Хайюрр обвел руками. Теперь его взгляд был по-настоящему тревожен. Казалось, Хайюрр мучительно ждет и столь же мучительно страшится ответа.
(«Да! Я понимаю тебя, старый вождь… Хоть ты бывший вождь, но… Только напрасно ты задумался о таком… Такие вопросы лучше не задавать. Ответы слишком печальны».)
Вестник призадумался. Там, среди теней, осевших на каменные своды, было много ответов даже на незаданные вопросы. И на этот – тоже. Вот только…
Наконец, приняв решение, он заговорил – как Вестник: внушительно и властно.
– Духи не любят, когда люди их вопрошают о скрытых путях. Но Хайюрру будет дан ответ, ради всей его жизни, прожитой достойно. Вот он: ВЕЛИКИЕ ПАСТБИЩА МАМОНТОВ БУДУТ ПРИНАДЛЕЖАТЬ ТЕМ, КОМУ МАМОНТЫ ПО ВОЛЕ ДУХОВ И ПРЕДКОВ ИЗДРЕВЛЕ ОТДАЮТ СВОЕ МЯСО, ШКУРЫ, ЖИЛЫ И КОСТИ. ТАК БЫЛО, И ТАК БУДЕТ… ДОКОЛЕ НЕ ИСЧЕЗНУТ МАМОНТЫ.
И по тому, как просветлело лицо Хайюрра, Вестник понял: его слова восприняты именно так, как он и хотел. В самом деле: разве могут исчезнуть мамонты?
Они положили руки на плечи друг друга и сказали прощальные слова. И тот, кто был Аймиком, задержал свои руки и взгляд чуть дольше, чем должно. А потом повернулся и побрел вниз по тропе, ведущей в речную долину. Не оглядываясь. Как тогда.
Хайюрр стал возвращаться, когда фигура Вестника окончательно скрылась из глаз. Это случилось слишком скоро: глаза уже не те… И ноги не те, думал Хайюрр, вспоминая, как, бывало, взбегал он по этой тропе вверх к стойбищу. Легко, словно на крыльях. Не то что сейчас…
…Шум, встревоженные голоса, даже плач… Что случилось?
Сингор почти бежал ему навстречу:
– Отец! Отец! Твой гость, он… ЖИЛИЩЕ РУХНУЛО!
Хайюрр содрогнулся:
– Чье жилище?
– То, пустое. Где моя мать…
…Да, жилище, простоявшее вопреки всем ожиданиям долгие годы и принявшее напоследок под свой кров Вестника Могучих, теперь представляло собой лишь груду костей и присыпанных землей шкур, из которой торчали обломки деревянных опор. Люди столпились на почтительном расстоянии, не решаясь подойти. Хайюрр шел и чувствовал, как сородичи отстраняются от него, не столько из почтения, сколько из страха.
Странный чужак, принятый Старым как дорогой гость, принес-таки несчастье.
– Что скажешь, отец? – Голос Сингора звучал растерянно.
(Такие дела – не Главному Охотнику разбирать, а колдуну. Но колдун сказал: «Об этом спрашивай у Старого. Его тропа – ему решать». И вот теперь…)
Хайюрр, не отрываясь, смотрел в самую сердцевину развалин. На что-то, ведомое ему одному.
– Пусть дети Сизой Горлицы не беспокоятся, – заговорил он наконец. – Это не беда и не предостережение; это – завершение. Случилось то, что должно было случиться. Нашему Роду ничто не грозит. Но только…
Он обвел взглядом притихших сородичей и вдруг взял своих сыновей за руки и притянул их к себе, словно это были не взрослые охотники, а подростки.
– Но только, дети мои, Роду Сизой Горлицы придется покинуть эти места. Спуститесь вниз по Хайгре. Или переберитесь на Кушту. Или разделитесь. Решать вам, охотникам; здесь я не советчик.
Сингор и Коур, ошеломленные, молчали. Наконец Сингор тихо произнес:
– Отец… А ты?
– А я остаюсь, – последовал спокойный ответ. – Моя тропа завершится здесь. И я счастлив.
И это было правдой.
Глава 24 «И ОХОТНИК НЕ ВЕРНЕТСЯ НАЗАД!»
И вот Аймик снова здесь, где все и начиналось… и где, оказывается, конец его Тропы. Не такой, как был обещан. Весть Могучих оказалась никому не нужной, ибо Род Тигрольва исчез неведомо куда, и теперь понятно: никакой он не Вестник, а Изгнанник. Начал свою Тропу Изгнанником Рода, а завершает Изгнанником Межмирья. Обманутым. Всеми обманутым – даже таинственное снадобье Армера оказалось… ничем. Но он – дошел. До конца.
А как ярко все вспомнилось! Или это был сон?.. Аймик перелег на левый бок, отвернувшись от своего костерка, и стал вслушиваться в звуки ночного леса. Где-то совсем рядом затявкала лисица, – должно быть, ее нора неподалеку, здесь же, на брошенном стойбище, и она, давным-давно привыкшая считать это место своим, вовсе не рада новому соседу. В низине послышалась тяжелая поступь и фырканье… Лось? А вот, словно в ответ на эту поступь, тягучий волчий вой. И еще, и еще… Рука сама потянулась к копью, но, даже не коснувшись древка, вернулась на грудь. Если ему суждено умереть сейчас, то не все ли равно как? И разве он, проделавший напрасно столь длинный путь, уже не решил: дальше – ни шагу. Он дошел… и останется здесь навсегда.
…Кажется, снова подступила дрема, но какая-то странная. Он явственно ощущал все происходящее вокруг. И не только вокруг. Словно все его чувства необыкновенно обострились… Как в юности? Как в детстве? Да нет же, нет, – НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИ обострились! Река довольно далеко, в низине, и деревьями скрыта, но ее свежесть касается щек, и, кажется, он даже слышит, как играет в воде большая рыба. Вот и мелкая рыбешка… пытается уйти от зубастой, не иначе… А в лесу… он не только расслышал предсмертный визг зайца (уж не его ли соседка полакомилась?), он различал даже шорох полевок, и не только здесь, рядом, но и где-то там, в березняке. И листва… не просто шумела под ночным ветерком, – это разговор, и кажется – можно даже его понять, если вслушаться… И трава отвечает листьям (или у нее – свой разговор?). А вот во все это разноголосье вплетается иное; и он знает, кто это. Те, невидимые…
