Ангелина с улыбкой приняла его извинения, но глаза ее оставались холодными. Кажись, сестричка вполне уже освоилась в лицемерном мире политики и интриг. А вот мне такой высший пилотаж был недоступен, что, в принципе, было неудивительно. До июльского переворота я успела закончить школу, и в июне мне исполнилось 16. Я только-только начала выезжать и участвовать в дипломатических и официальных мероприятиях, тогда как Ани имела уже семилетний опыт за плечами.
— …также я не понимаю, почему я должна отказываться от права утверждать кабинет министров. Это принципиальный инструмент для синхронного управления страной.
— Но мы предполагали, что вы будете слишком заняты для прямого управления, — деликатно озвучил Билецкий предложение оставить политику опытным мужам и сохранить представительскую функцию.
— Господа, — жестко сказала наследница, — я хочу, чтобы вы меня услышали. То, что я вообще оставляю Высокий Совет как законотворческий орган — это свидетельство моей доброй воли. По справедливости, я должна распустить вас и сосредоточить всю полноту власти в своих руках. Поэтому вы либо принимаете этот пункт, либо дальше мы не идем. В свою очередь могу предоставить вам право квартальных инспекций работы министров и подготовки отчетов для меня.
По лицам переговорщиков было понятно, что это было слабым утешением. Они вообще проигрывали по всем статьям, и если Ани где-то и шла на уступки, то несущественные. Никогда не думала, что сестричка обладает такой волчьей хваткой.
Снова захотелось курить, и я поднялась, прихватив сумочку. Пусть думают, что мне срочно приспичило, тем более, что то один, то другой участник торгов периодически степенно удалялись в коридор, чтобы вернуться через некоторое время заметно повеселевшими.
У дверей дежурили «девочки Тандаджи», и я попросила показать мне место, где можно предаться пагубной привычке, не опасаясь, что меня кто-нибудь увидит. С каменным лицом меня препроводили на узенький балкончик, заросший пологом вьюна, и я с наслаждением раскурила сигарету, вдыхая успокаивающий и приводящий мысли в порядок дым.
Напротив, за парком, в сгущающемся полумраке белело здание нашего дворца, и я отрешенно глядела на него, не желая впускать в голову настоячиво стучащиеся воспоминания.
— Не помешаю, Ваше Высочество?
Лохматый веселый маг с теплыми карими глазами напугал меня так, что я еле сдержалась, чтобы не закричать. Он, видимо, понял по моему лицу, что не стоило так подкрадываться.
— Извините, пожалуйста, не хотел вас пугать. Григорьевич попросил сопроводить вас, чтобы избежать возможного нападения.
— Ничего страшного, — я взяла вторую сигарету. — Просто задумалась.
— Зачем вы курите? — спросил он, проходя на узкий балкон. — Это же дрянь, только травите свой молодой и красивый организм.
Широкий такой, крепкий. И голос уверенный, но мягкий, никакой душераздирающей хрипотцы.
— Алмаз Григорьевич, случайно, не попросил вас меня заодно удочерить? — в отсутствие дипломатов ведь можно и не сдерживаться, правда? — А то я себя почти как перед папочкой почувствовала.
Он, видимо, не ожидал такого отпора, потому что поднял руку, озадаченно потер макушку, отчего прическа пришла в еще больший беспорядок. Окинул меня внимательным взглядом и снова улыбнулся самой классной улыбкой на свете.
— Простите, принцесса. У меня сегодня привычка, наверное, выработается перед вами извиняться. У меня студентки курят, и я их иногда отчитываю, вот и тут… не удержался. Сам знаю, как эта гадость затягивает и как трудно потом бросить.
— Вы курили? — скорее для поддержания разговора полюбопытствовала я.
— Лет двадцать назад, — махнул он рукой. Вообще, я заметила, он был очень подвижный. Потянул плечи назад, разминая мышцы, покрутил головой из стороны в сторону.
— Задолбался там сидеть, — признался он, увидев мой взгляд. — Вы тоже?
Я кивнула, улыбаясь. Барон фон какой-то там был простым и игривым, как добродушная собака, и прекрасно осознавал свою привлекательность. Так и тянуло погладить.
— Барон, к сожалению, не запомнила вашего имени…
— Мартин фон Съедентент, леди, — представился блакориец. — Можно просто Мартин, не мучайте себя моей фамилией. К моему прискорбию, предков не выбирают, как и имя рода. Сколько людей уже сломало о него язык, не перечесть.
— Барон фон Съедентент, — он усмехнулся, — может, опишете, как вы видите мою ауру? Я краем уха слышала ваши упражнения, очень любопытно было бы увидеть ее со стороны.
— Нууу… — он облокотился рядом со мной на балкон, и пришлось ковежливо выдыхать дым в сторону, — она выглядит как ровный бутон пламени в три ваших роста, в клетке потоков. Начинается от ступней, закручивается в области солнечного сплетения, касается ладоней и темени и стремится ввысь. В ней, как снежинки в свете фонаря, то появляются, то исчезают родовые узоры. Белые спирали, плетеные ажурные структуры, и большой ярко-золотой знак огня. Это очень красиво.
— Вы стихами не балуетесь, барон? Очень поэтично получилось.
— Было по молодости, — откликнулся он, — но не в этом причина. Хороший маг не может не быть поэтом. Когда видишь мир через призму магических спектров, поначалу задыхаешься от невыносимой красоты и яркости сущего. Потом привыкаешь, но описать это сухими словами невозможно. Хотя…у Макса получается.
— Макс — это ваш коллега? Рыжий и чрезмерно серьезный?
— Да, в точку. Он самый. Мы все учились у Григорьевича, с тех пор прошло уже бесчисленное количество лет, а старик нами так же помыкает. Но и делится знаниями, когда в настроении. Нам до него как котятам до дракона.
— А мне он показался милым, — рассмеялась я.
— Просто у вас похожее чувство юмора, принцесса. Поверьте, его до сих пор в Магунивере вспоминают с ужасом. А уж практиканты к нему попасть боятся больше, чем быть отчисленными. Самые отчаянные идут.
— Ладно, — сказала я со вздохом. С магом было легко и весело, но нужно было возвращаться в банку со скорпионами. — Пора возвращаться, спасибо за компанию.
— Это было для меня удовольствием, — подмигнул мне блакориец, пропуская меня вперед.
— И для меня, — в тон ему ответила я, чувствуя, что в груди медленно расслабляется напряженный нервный ком, застывший там со вчерашнего вечера.
— …ни в коем случае! Мои сестры должны иметь полную свободу. Никаких договорных браков. Никакого участия в политической работе. Только если они добровольно захотят этим заняться, и то, я подумаю. Раскрывать их местоположение я тоже не собираюсь. Я не настолько доверяю вам, господа, чтобы до вассальной клятвы давать вам в руки такой мощный инструмент давления.
