Изо рта у меня вновь потекла кровь. Я отер ее рукавом. Он все видел, но в лице его ничего не изменилось. Сомневаюсь, что он вообще слушал меня и что он слышал мои слова за грохотом прибоя. С тем же безразличием, что стояло между нами, подобно стене, он молвил:
— Это всего лишь слова. Ты даже бога готов использовать в своих целях. «Это бог велит мне делать то-то и то-то, это бог устанавливает цену, это бог следит за тем, чтобы другие расплачивались…» За что, Мерлин? За твои амбиции? За великого прорицателя и мага, о котором люди говорят шепотом и которому поклоняются больше, чем королю или его первосвященнику? И кто же платит богу богово за исполненье твоих замыслов? Только не ты. Платят те, кто пошел за тобой, платят пешки в твоей игре. Амброзий. Вортигерн. Горлойс. Другие сегодня ночью. Но ты не платишь ничего. Никогда.
Волна разбилась рядом с нами, обрушив фонтан брызг на уступ и обмыв обращенное к небу лицо Кадала. Я наклонился и стер воду с его лба — вместе с кровью.
— Нет, — произнес я.
— Повторяю, Мерлин, меня тебе не обмануть. Я больше не буду марионеткой, которую ты станешь дергать за ниточки. Поэтому держись от меня подальше.
Это говорил король, не терпящий возражений. Неподвижная, холодная фигура, за плечом которой в сером небе висела звезда. Я молчал.
— Ты слышишь меня?
— Да.
Он сдернул с руки плащ и бросил его Ульфину, чтобы тот набросил его ему на плечи. Застегнув фибулу и расправив на плечах складки, он снова посмотрел на меня.
— За услуги, оказанные тобой, можешь оставить себе ту землю, что я подарил тебе. Возвращайся в свои уэльсские горы и больше не тревожь меня.
— Я не стану докучать тебе, Утер, — устало произнес я. — Я тебе больше не понадоблюсь.
С мгновенье он молчал. Затем вдруг сказал:
— Ульфин поможет тебе снести вниз тело.
— Не нужно. Уходи.
Я отвернулся.
Повисло молчанье, наполненное грохотом прибоя. Я не собирался говорить столь резко, но мне было уже все равно, и я даже не понимал, что говорил. Я только хотел, чтобы он ушел. Острие его меча качнулось вровень с моими глазами. Я видел, как оно двинулось, потом блеснуло, и на какое-то мгновенье подумал, что он достаточно разгневан, чтобы обратить его против меня. Затем Утер резко поднял меч и бросил его в ножны. Он повернулся и зашагал вниз по тропе. Ульфин, не говоря ни слова, тихонько обошел меня и последовал за своим господином. Еще до того, как они достигли следующего поворота тропинки, море заглушило звук их шагов. Я обернулся и обнаружил, что Кадал смотрит на меня.
— Кадал!
— Вот он, твой король. — Он лишь слабо шептал, но хрипотца и насмешливость осталась прежней. — Дай ему то, за что он — если поверить его клятвам — готов умереть, а потом: «Неужели ты полагаешь, что я переживу события этой ночи?» Судя по всему, он недурно потрудился, и по нему это видно.
— Кадал…
— И ты. Ты ранен… что с рукой? Кровь на лице?
— Ничего. Все заживет. Не думай об этом. Но ты… ох, Кадал…
Он чуть шевельнул головой.
— Бесполезно. Перестань. Мне вполне удобно.
— Уже не больно?
— Нет. Только холодно.
Я придвинулся к нему, стараясь защитить его своим телом от фонтанов брызг, на которые волны разбивались о скалы. Я взял его руку своей здоровой рукой. Я не мог растереть ее, но, распахнув свою тунику, прижал ее к груди.
— Похоже, я потерял плащ, — сказал я. — Выходит, Иордан мертв?
— Да. — Он помолчал. — Что… произошло там, наверху?
— Все шло, как мы задумали. Но Горлойс решился на ночную вылазку из Димилиока и погиб. Вот почему здесь проехали Бритаэль и Иордан — они спешили с вестями к герцогине.
— Я услышал топот их лошадей. Понял, что они непременно увидят меня и лошадей. Нужно было задержать их, не дать поднять тревогу, пока король находился… — Он замолк, чтобы перевести дыхание.
— Не беспокойся. Дело сделано, и все будет хорошо.
Он не обратил на мои слова вниманья. Кадал теперь говорил шепотом, но таким чистым и отчетливым, что, несмотря на рокот прибоя, я слышал каждое его слово.
— Поэтому я сел на коня и немного отъехал, чтобы встретить их… по другую сторону потока… затем, когда они приблизились, я перепрыгнул ручей и попытался остановить их. — Он ненадолго замолк. — Но Бритаэль… вот это боец. Быстр, как змея. Ни на секунду не колебался. Вонзил в меня меч и проехал надо мной. Оставил Иордана меня прикончить.
— Он ошибся.
В его лице едва заметно напрягся мускул. Он улыбался. Потом, чуть погодя, спросил:
— Он заметил наших лошадей?
— Нет. Когда он подъехал, у ворот был Ральф, и Бритаэль просто спросил, не приезжал ли кто-нибудь в замок, потому что он встретил внизу всадника. Ральф сказал ему, что никого не было, и он поверил. Мы впустили его, а затем убили.
— Утер, — предположил, а не спросил он. Его глаза были закрыты.
— Нет. Утер все еще был у герцогини. Я не мог позволить Бритаэлю захватить его врасплох. Он убил бы и ее.
— Ты? — Его глаза распахнулись, прояснившись от удивленья.
— Ну же, Кадал, не очень-то ты мне льстишь, — улыбнулся я ему. — Хотя, боюсь, я не заслужил твоей похвалы. Это была грязная драка. Король даже правил-то таких не знает. Я изобретал их по ходу дела.
На сей раз он по-настоящему улыбнулся.
— Мерлин… маленький Мерлин, который не мог даже сесть на лошадь… Ты сразил меня наповал.
Наверно, начался отлив. Следующая волна взметнула вверх лишь тончайшую водяную пыль, словно изморось, осевшую мне на плечи.
— Я и правда убил тебя, Кадал.
— Боги… — начал он и с хрипом втянул ртом воздух. Я знал, что он имел в виду. Его время истекало. По мере того как разгорался день, я видел, сколько его крови излилось на промокшую землю. — Я слышал, что сказал король. Неужели без всего этого… не обошлось бы?
— Нет, Кадал.
Его веки на мгновенье сомкнулись, затем он вновь открыл глаза.
— Что ж, — только и произнес он, но в этих двух словах была вся его не высказанная за восемь лет вера в меня. Глаза у него стали закатываться, рот приоткрылся. Я подсунул под него здоровую руку и немного приподнял. Слова лились из моих уст быстро и ясно:
— Это произойдет, Кадал, все сбудется так, как желал мой отец, как помыслил чрез меня бог. Ты слышал, что сказал Утер о ребенке. Это ничего не меняет. Потому что после трудов этой ночи Игрейна понесет ребенка и потому что после иных трудов этой ночи она отошлет его, отошлет сразу после рожденья, чтоб он не попадался на глаза королю. Она отдаст его мне, а я увезу его туда, где его не достать никакому королю, и выращу его, и воспитаю, и научу всему, чему учил меня Галапас, чему учили меня Амброзий и ты, и даже Белазий. Он станет итогом и венцом всех нас, а когда вырастет и возвратится, его коронуют в Винчестере.
