— Ну, и хитрюга, ты, — рассмеялась я, — что же ты со своими сородичами не остался? Человеческая еда пришлась по вкусу?
Дан кивнул головой и в моей голове всплыло воспоминание, как его кормили в прошлый раз. Он кашлянул и снова облизнулся. Тут и так все было понятно. Нас ждали. Перед крыльцом, в некотором отдалении прямо на земле стояли блюда с едой, к ним и устремился мой неугомонный гырх. Раттерианцы умиленно улыбались. Старшая мать благодарила нас снова и снова. Грустно улыбаясь, она сообщила, что наши машины выскоблены, вымыты и сейчас проветриваются около озера. Она предлагала нам отдохнуть, прежде чем мы отправимся в обратный путь. Но, ее вид, глаза, полные слёз и какая-то печаль, говорили о том, что ей трудно, и она через силу общается с нами. Я не выдержал и спросил, что случилось? Женщина опустила глаза, тяжело вздохнула: — Шеле решила уйти из жизни. Это случится сегодня.
— Кто эта Шеле?
— Моя внучка, — ответила старшая мать и снова тяжело вздохнула. Я не скоро смогу привыкнуть, что раттерианцы живут долго, и выглядят молодыми и в семьдесят и в сто лет.
— Зачем она уходит? — удивился я.
— Так она решила, — был ответ, — простите меня, я хочу побыть с ней, — и ушла.
Я повернулся к Палетику: — Объясни!
— Она больна, — ответил Младший, — ей отказали ноги. Жрецы ничего не смогли сделать. А жить калекой она не хочет. Это ее право, Коста!
— Сколько ей лет?
— Она моя ровесница, мы даже родились в один день, — вздохнул он. — Я помню ёё маленькой, сейчас она совсем взрослая.
— Как это случилось?
— В тот день, когда запустили Валатарь — камень. Было объявлено, что все должны сидеть дома, желательно укутавшись одеялом, и ни в коем случае не выходить на улицу. А она выскочила. В тот самый момент. Говорит, что на улице было все как всегда, только неожиданно у нее подкосились ноги, и больше она не встала. Она их не чувствует.
— И жрецы так и не смогли поставить ее на ноги?
— Нет! — он сжал губы.
Уважительное отношение к эвтаназии было у меня всегда. Вот только, когда из жизни уходили дети, сердце мое сжималось. В этом я видел какую-то несправедливость. Они — то еще и пожить не успели.
— Как это будет происходить?
— Мы озорнее, в воде.
— Хочешь посмотреть?
— Нет, уволь, это зрелище не для меня.
— А я пойду, — Палетик потупил глаза, — мы с ней когда-то играли вместе.
— Конечно, иди!
Палетик исчез между домами, а я поглядел на Антоэля:
— А если кто-то решил умереть, просто так, по глупости, от отчаяния, его тоже не будут останавливать?
— Не будут, — утвердительно кивнул он, — жить или умереть — решает только сам человек. Но перед тем, как помочь ему — дают месяц. Часто бывает, что и передумывает.
— И на том спасибо! — хмыкнул я, и сел на ступеньки крыльца дома Старшей матери.
Наевшись Дан, приблизился ко мне и сел напротив, глядя на меня. Но мои мысли были далеко, они вертелись около незнакомой мне девочки. Посидев немного, гырх исчез, но вскоре вернулся, и снова сел напротив, я это заметил краем глаза. Вдруг он тронул меня лапой, по коленке. Я посмотрел на него. В моем мозгу возникло воспоминание о том, как я лежал больной в горячей воде, тогда несколько лет назад, куда меня привели Дан и Дина. И вдруг вместо себя увидел незнакомую девочку. Я вздрогнул и посмотрел на гырха: — Ты уверен? — спросил я. Он кивнул. Я вскочил на ноги: — Отведи меня туда.
— Коста, ты куда? — раздался откуда-то сверху голос Антоэля.
— Я скоро, — крикнул я и бросился бежать за Даном. Мы успели. На берегу толпились люди. Озорянин, держал на руках симпатичную девушку, к нему по воде тащили лодку. Толпившиеся люди вытирали слёзы. Лицо девушки было отрешенное и безжизненное.
— Стойте, — закричал я. — Её можно спасти!
На меня посмотрели удивленно. Старшая мать вышла вперед: — Как?
— Гырхи.
— Это перебор, мальчик, — ответила сердито женщина, — белые жрецы ничего не смогли сделать, гырхи хотя и неприкосновенные животные, но для нас ничего делать не будут. Ты исключение, но правил, они менять не будут.
— Поверьте мне, прошу вас! Если есть шанс, его надо попробовать!
— Коста, ты не понимаешь, она больна, даже, если гырхи поставят ее на ноги, она все равно больна! — повторила старшая мать, пристально глядя на меня.
— Понимаю, — кивнул я, — но есть шанс!
— Ты берешь ответственность на себя? — спросила женщина.
— Да! — кивнул я.
— Отдай ему Шеле, — приказала старшая мать озорянину. — Палетик иди с ним.
— Ты не должен был этого делать! — тихо проговорил Младший.
— Опять? — рявкнул я, — ты хочешь, чтобы она умерла?
— Нет!
— Тогда молчи!
И взяв девушку на руки, я пошёл за Даном, следом плёлся Младший. Путь был не близкий, и руки у меня стали затекать, девочка равнодушно угнездилась в моих объятиях, и была поглощена своими мыслями. Когда, наконец, мы пришли к бассейнам-террасам, я и посадил девушку на землю. Вперед вышла Белая:
— Ее надо спасти, — сказал я, — ноги у нее болят.
Белая подошла к девушке, обнюхала ее, чем немного расшевелила бедняжку, наверное, ее мокрый нос пощекотал ее, она улыбнулась, и в ее глазах появился интерес к происходящему. Затем кивнула мне и пошла к дальней террасе, где стоял самый густой пар. Я пошёл за ней, и осторожно опустил свою ношу в бассейн, как она была в платье. Девушка смотрела на меня широко-раскрытыми глазами: — Зачем это?
— Посиди, расслабься, — попросил я ее, и сел рядом.
Прошло совсем немного времени, как Шеле вдруг сказала: — Мне ноги какие-то иголки колют. Я посмотрел на Белую: — Вытаскивай, — приказал ее взгляд. Я вытащил девушку.
— Можно нести ее домой? — спросил у Белой!
— Нет, — отрицательно замотала она головой. Я попросил Младшего сбегать домой, принести плащ, сухое платье и еды для Шеле, и намекнул, что неплохо было бы опять покормить гырхов.
Все было сделано в лучшем виде. Мои гырхи спустились с террас, и видимо их накормили всех так, что они вернулись, еле волоча ноги. Я же укрыл девушку плащом, и она спокойно уснула на земле, а мы с Палетиком прикорнули невдалеке от нее.
Утром, я снова посадил Шеле в бассейн. В этот раз она просидела совсем немного, и зашевелила ногами, сама: — Они слушаются меня, слушаются! — закричала она. Белая кашлянула.
— Тогда вылезай сама, — приказал я. И девушка послушалась, и медленно стала выползать наружу. Младший бросился ей помогать.
Шеле еще была слаба, и почти весь обратный путь мне снова пришлось нести ее на руках, зато в селение она вошла на своих ногах. Женщины бросились обнимать ее, а старшая мать кинулась мне на шею: — Спасибо, Коста, — улыбалась она, — спасибо! Она потащила нас к себе домой, покормить, где меня встретил хмурый и сердитый Антоэль:
